Бремя одежд
Шрифт:
Ее ругань была неожиданно прервана знакомым звуком часов, доносившимся из холла. Они пробили восемь. Грейс подняла голову – только восемь? Ей казалось, что она пробыла в этой кромешной тьме уже много часов. Но почему на поверхности не слышно ни звука? Что случилось в деревне? Пострадали ли какие-то дома? О, хоть бы кто-нибудь пришел сюда поскорее. Грейс надеялась, что это будет не ее супруг. Она молилась, чтобы это был не он, потому что она может что-нибудь сделать. Она может даже убить его. «Молодая жена убивает священника ножом. Она свихнулась в темноте… без спичек… без спичек…»
Она сидела за
Опять воцарилась тишина.
Следующим звуком, долетевшим до нее, снова был бой часов – девять вечера. Грейс по-прежнему сидела неподвижно.
Ругательства звучали теперь лишь в ее мозгу – как музыка грампластинки, проигрываемой в дальней комнате, хоть и еле различима, но не исчезает совсем. Она провела в полной темноте полтора часа. Наверное, все в деревне погибли. Наверное, и Дональд погиб. Когда-нибудь, возможно, завтра утром, кто-то все равно придет. Только завтра утром? Грейс повернула голову, как будто хотела избавиться от этой мысли Она знала, что после случившегося уже никогда не будет прежней Грейс – доброй и приятной женщиной (несмотря на то, что она вынуждена была вести двойную жизнь, она все равно ощущала себя добрым и приятным человеком). Но когда мысли твои переполнены страшными проклятиями, ты не можешь быть милым и добрым, а если она проведет здесь ночь, то ее ненависть только усилится. Если ей придется остаться в подвале до утра, пока не придут военные и не начнут восстановительные работы… при этой мысли Грейс содрогнулась с головы до ног.
Когда она услышала звук шагов, то медленно подняла голову и посмотрела в направлении двери; после того, как в замочной скважине повернулся ключ, она не встала и не бросилась по ступенькам к выходу, а закрыла от боли глаза – свет фонаря ударил прямо в лицо.
Она не знала, что говорить, и когда раздался голос Дональда, продолжала сидеть молча. Медленнее, чем обычно, и каким-то странным тоном он спросил:
– Почему ты сидишь в темноте?
В следующий момент Грейс вскочила. Вцепившись в край стола, она пригнулась и подалась вперед, напоминая дикое животное, готовое к прыжку. С губ ее сорвались хриплые, гортанные слова:
– Ты… ты жестокая с-скотина… свинья. Ты… ты запер меня… запер меня на ключ!
– Грейс! – негромко, но повелительно сказал Дональд – Грейс, успокойся. Не говори со мной таким тоном. Почему ты не зажгла свечи?
– Ты… ты забрал спички.
– О, Боже мой! – он приложил руку ко лбу.
– Ты, проклятый…
– Грейс! Послушай меня, Грейс! – он схватил ее за плечи. – Успокойся! Не смей говорить таких слов, слышишь – не смей! Послушай. Случилось что-то ужасное…
– Да… да… – она сбросила его руки и шагнула назад, споткнувшись обо что-то. – Я знаю. Ты хотел, чтобы я сошла с ума, так ведь?
– С ней все в порядке? – послышался голос сверху, и Грейс различила неясный силуэт Кейт Шокросс. Ее голос тоже был каким-то непривычным. Почему они оба говорили таким странным тоном?
Кейт Шокросс… Кейт Шокросс. Вот ее бы он не закрыл на замок, конечно, нет.
– Меня заперли в подвале, – заплакала она.
– Грейс!
Резким, безумным движением она подхватила ребенка, как пьяная, поднялась по ступенькам и окунулась в великолепную звездную ночь – ночь по сравнению с чернотой, в которой она провела целую вечность, показалась ей яркой, как солнечный свет.
Когда Грейс поравнялась с Кейт Шокросс, та спросила все тем же непонятным тоном:
– Почему вы сидели в темноте?
Голосом, полным раскаяния, Дональд ответил:
– Это из-за меня. Я унес спички.
– Нет, викарий, это невозможно!
Кейт Шокросс обогнала Грейс и вошла в кухню первой. Через несколько секунд там горели три свечи. Грейс обратила свой безумный и одновременно яростный взгляд на них обоих и уже открыла рот, чтобы заговорить, но передумала.
Они стояли перед ней в перепачканной и изорванной одежде, а лица их под слоем грязи были побелевшими, как полотно. Мисс Шокросс неожиданно вытянула руку и, повернув к себе кресло, села. Дональд быстро шагнул к ней и проговорил:
– Я принесу вам что-нибудь.
– Нет, нет, со мной все в порядке, – почтмейстерша подняла голову и посмотрела на Грейс. – Какой ужас! Я этого никогда не забуду.
Грейс медленно перевела взгляд на Дональда, и тот тихо сказал:
– Они бомбили деревню. Старались уничтожить аэродром… Миссис Бленкинсоп…
– Миссис… – губы Грейс сложились, чтобы произнести фамилию женщины, но она не смогла сделать этого. – Мертва?
Дональд кивнул.
Грейс еще крепче прижала к себе ребенка и села.
– И миссис Купер. Бедная миссис Купер.
Грейс повернулась и широко открытыми глазами посмотрела на мисс Шокросс. Та сидела с низко опущенной головой и качала ею из стороны в сторону. По лицу ее текли слезы.
– Рени мертвая? – тупо переспросила Грейс. Потом вновь перевела взгляд на Дональда. – А ребенок?
– Он жив.
– Дэвид?
– Ранен в ногу, и его отвезли в больницу. Рени, по-видимому, оставила ребенка в убежище и вернулась на секунду в дом.
– И старый Бен Ферфут, – мисс Шокросс безудержно плакала.
– Бен? Бен? Погиб?
Почтмейстерша кивнула головой.
– И трое детей Каммингсов… те, что ходили ко мне в воскресную школу, и миссис Уотсон… – слезы ее катились по подбородку и падали на стол.
– Бен? О, Бен! – только и смогла выдавить из себя Грейс. Как ни странно, больше всего ей было жалко садовника. Но он был старый и все равно скоро бы умер, а вот Рени погибла такой молодой. Она сражалась с туберкулезом, победила его – и жизнь ее оборвалась под бомбежкой. И миссис Бленкинсоп уже никогда больше не поделится деревенскими сплетнями. Бедная! Но Бен… Бен. Перед этим страшным горем ее собственная боль отступила на второй план, утихла на какое-то время.
– Не плачьте, пожалуйста, не плачьте, – говорил Дональд, стоя рядом с мисс Шокросс. Он не дотронулся до нее, даже не положил руку на ее плечо, но Грейс ничего не имела бы против, если бы он прямо в ее присутствии обнял мисс Шокросс, успокоил, поцеловал.
– Вы должны что-нибудь выпить, чтобы успокоиться, мы все должны выпить, – с этими словами Дональд вышел, ступая медленно и тяжело. Скоро он вернулся, держа в руках три стакана и полбутылки виски.
– Выпейте, – он подал мисс Шокросс стакан, наполнив его на три четверти. Не поднимая глаз, почтмейстерша покачала головой, но Дональд повторил: – Пейте.