Бремя одежд
Шрифт:
– Ма-ма…ма-ма…ма-ма…
– Все… все хорошо, мой дорогой. Все хорошо, твоя мама здесь, – голос Грейс дрожал, дрожало все ее тело. Боже мой! Боже мой! Что, если одна из бомб упадет на дом, а она с ребенком не сможет выбраться из подвала?
Вдалеке раздались отрывистые хлопки выстрелов зенитных орудий, затем послышалось низкое, сочное жужжание моторов – самолет, казалось, летел над самым домом. В кромешной темноте, оцепенев от ужаса, Грейс подняла голову. Земля вновь содрогнулась.
– Ма-ма…ма-ма…Па-па…па-па. Сти-ви…
– Все… хорошо… мой дорогой.
Опять послышалось гудение – еще более низкое, монотонное, и Грейс ощутила сильный толчок, отозвавшийся во всем ее теле, потом еще и еще… Они бомбили деревню, маленькую безобидную деревню. Но почему? В ней же ничего не было… Аэродром. Немцы считали, что бомбят аэродром.
Господи… Господи… надо молиться, но Грейс не могла молиться. Не могла. Если бы кто-то был сейчас рядом, кто-то, с кем можно было бы поговорить. О, Эндрю! Она не хотела умереть, не увидев Эндрю… А ребенок? О, Боже! Убереги от беды моего сына. Если бы здесь был свет… Свечи – конечно, свечи!
– Тише, милый, лежи спокойно. Мама только зажжет свечи, мама сделает светло. Тише.
Она слезла с койки и на ощупь добралась до сундука, где находились книги. Рядом с книжным стеллажом стоял наготове подсвечник со свечой. Грейс подняла его дрожащей рукой и ощупала широкий ободок блюдца в поисках спичек.
Их не было.
Как слепая, она трогала пальцами книги, крышку сундука – напрасно. Грейс почувствовала, как ее охватывает паника и, подобно штопору, ввинчивается в мозг. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать от ужаса. Он не мог унести спички.
Он не мог унести спички…
Грейс встала на четвереньки, обшарила пространство вокруг ножек сундука, пол Он всегда по рассеянности клал спичечные коробки к себе в карман, но он не мог унести эти спички, не мог…
И фонарь он тоже забрал. Грейс помнила, как он поднимался по ступенькам, держа фонарь в руке.
Он специально закрыл ее и ребенка, специально сделал это в то время, как началась бомбежка.
«Эндрю… Эндрю, он унес спички, и мне нечем зажечь свечу…»
Теперь Грейс ползала на четвереньках вокруг стола, потом, схватившись за его тонкую ножку обеими руками, всхлипнула. Спокойно, спокойно. Держи себя в руках.
Ляг на койку, спрячь голову в подушку, представь себе, что сейчас ночь. Постарайся уснуть.
В этот момент последовал глухой удар, и фундамент дома содрогнулся. Грейс бросилась к койке, больно ударившись лбом о деревянный край.
– Ма-ма!
Грейс крепко прижала к груди ребенка. Неожиданно она услышала новый звук – хриплый вой падающего самолета. Он казался таким близким, что Грейс втянула голову в плечи. Через несколько секунд, показавшихся ей долгими, долгими минутами, раздался удар машины о землю. В лесу? Нет, он упал где-то ближе. Скоро туда побегут люди – она начнет кричать, и они откроют дверь убежища.
Потом наступила тишина. Не было слышно ни воя бомб, ни шума моторов, ни звука шагов. Ничего. Грейс оторвала голову от подушки и посмотрела в потолок. Черная, густая тьма. Грейс слышала о темноте, еще более черной, чем тьма кромешная. С ней знакомы шахтеры: такая бывает в забоях, когда там отключается освещение. О, Боже! Хоть бы кто-нибудь пришел. Все должны быть в деревне. Убили ли кого-нибудь во время налета? Убит ли Дональд? Грейс надеялась, что убит. Да, именно так. Он запер ее в подвале и унес спички. Успокойся, сказала она себе, не надо желать такого, подобные мысли злы и безнравственны. Да? А он разве не злой и безнравственный тип? Ходячий лицемер. Она надеялась… Спокойно! Спокойно!
– Ма-ма! Ма-ма!
– Не плачь, моя любовь.
Но ребенок начал громко плакать. Неожиданно Грейс показалось, что она слышит шум мотора легкового автомобиля. Она поднялась с койки и на ощупь поднялась по ступенькам к двери. Она подождала несколько мгновений, но все было тихо.
– Эй! Эй! Есть там кто-нибудь? – позвала она. Воцарившаяся тишина была такой же густой, как и темнота, окружавшая Грейс. Она начала бить кулаками в дверь и громко кричать:
– Откройте! Откройте! Помогите! На помощь!
Она барабанила в дверь до тех пор, пока ее руки не заболели, потом, обессиленная, опустилась на колени.
Ребенок затих и лежал, будто тоже прислушиваясь. Но страх Грейс, наверное, каким-то образом передался и ему, потому что, когда она, спотыкаясь, спустилась по ступенькам, до предела охваченная паникой, малыш вдруг издал пронзительный крик.
Грейс лихорадочно подхватила его на руки. Кто-то должен скоро прийти. Дональд поймет, как страшно ей сидеть запертой в подвале, и поспешит назад. Он должен скоро прийти, должен. Эта неестественная тишина, эта кромешная тьма доведет ее до… Она не закончила мысль, а только крепче прижала ребенка и начала укачивать его.
Немного погодя Стивен снова уснул.
По-прежнему стояла тишина.
Некоторое время Грейс вглядывалась в темноту, потом ощупью добралась до кресла и осторожно перенесла его туда, где сбоку от лестницы находилось окно. Встав на кресло, она начала царапать ногтями и дергать уплотнение между щелями досок, стараясь вытащить его. Но мисс Шокросс поработала на совесть: Грейс решила, что та, наверное, пропитала газеты в цементном растворе. Она понимала, что выбраться наружу этим способом будет невозможно, она просто хотела, чтобы в эту кромешную преисподнюю проникло через щели хоть немного света.
Когда Грейс осознала, что все ее усилия бесполезны, она медленно слезла с кресла и отнесла его назад к столу. Постепенно спокойствие, что теперь окружало Грейс, воцарилось и внутри ее. Оно было наполнено каким-то благоговейным трепетом, и Грейс почувствовала, как в этой атмосфере ее ум сбрасывает свои оковы и извлекает из глубин сдерживаемые ею в течение трех с половиной лет отрицательные эмоции. Грейс формулировала из них негромкие, отрывистые фразы. «Я ненавижу его! Он вызывает у меня отвращение! Он жесток. Бен назвал его паршивым педиком – так оно и есть. Христианин, Божий человек. Ха! Божий человек. Лицемер чертов! Проклятый… проклятый… проклятый…»