Бремя
Шрифт:
Награда: Пятнадцать оловянных монет.
Боль несильно, но поутихла. Электрические змейки по-прежнему пляшут по плоти, однако я хотя бы могу думать.
— Я бы на твоем месте не прохлаждался, — заявил толстобрюхий, направляясь к стойке.
Поднявшись, я поковылял к двери, пошатываясь из стороны в сторону. В уголке левого глаза мигает красным стрелка, показывающая цель квеста. Надо поторопиться…
Покинув таверну, я погрузился в грохочущее месиво из дождя и мокрого ветра. Черная туча, зловещая и
Боль поутихла, но время от времени даёт о себе знать короткими электрическими разрядами в груди. Проклиная всё на свете, дрожа от холода, я добрался до ворот частокола. В огромной луже в шаге от меня сидят мальчик и девочка. Совсем еще несмышленыши — лет по пять-шесть. Голые, перепачканные грязью они раскручивают костяные четки и, хохоча, бросают подальше.
Завидев меня, мальчик поднял голову, я вздрогнул. У него глаза старика. Словно карапуз пережил смерть близкого человека или увидел ужасы войны. Я готов поклясться, что безумие обнимает сознание ребенка… От физически ощущаемой пропасти сумасшествия мальчишки я склонил голову и вышел из деревни.
Пылающий алым указатель медленно повернулся в сторону глухого черного леса. И мне ничего не остаётся, как слепо идти за квестом. Невидимый ошейник тянет в самую тьму.
Тропинки нет. Приходится перелезать каждые двадцать шагов через упавшие деревья и терпеть болезненные уколы колючего папоротника. Изредка я останавливаюсь немного отдохнуть — запыхавшийся, мокрый от проливного дождя.
Лес зловеще молчит. Лишь скрипят могучие великаны-ели от порывов ветра. А над головой изредка громыхает чернильная туча, отчего страх пробирает сильнее.
Веточки хрустят под ногами, раздвигаемые ветки назойливо хлещут по лицу, пытаясь выколоть глаза. Тело саднит, ноги красные от порезов. Однако я продолжаю идти. Жаль, не знаю, как далеко находится цель.
Среди высоких елей попадаются каменные деревья. На искореженных стволах виднеются лица, навечно застывшие в немом крике, нижние ветви напоминают когтистые худые руки, что пытаются поймать заплутавших путников.
Вытащив саблю, я покрепче сжал рукоять. Впереди показалась тропа. Узкая, конечно, но её ширины вполне достаточно, чтобы не пораниться о ветки. Лохмотья противно прилипли к телу, каждое движение заставляет морщиться. Не покидает ощущение, что я отяжелел на десять-двадцать килограммов.
Рухнул на мох, чтобы отдохнуть. Нестерпимо хочется есть. Мокрый, голодный и абсолютно несчастный. Мелькнула мысль вызвать Ханшвана, но передумал: вряд ли он пожелает со мной поболтать после вчерашнего. Нет, надо подождать…
Сейчас бы чая горячего… Продрог до костей. Голова кружится от истощения.
Даже воздух замер в ожидании. С закрытыми глазами я попытался если не расслабиться, то хотя бы найти душевное равновесие. Воображение рисует, как надоедливые ветки прознают щеки и добираются до глаз. Ветки протыкают горло. Нет, не ветки — торчащие пальцы, что тянутся в предвкушении теплой крови.
Я рывком поднялся, хлюпнул носом. Дождь прекратился, хотя легче от этого не стало. Инстинкт подсказывает возвращаться в деревню.
Сжимая рукоять сабли двумя руками, я двинулся по тропе. Заметил, что указатель в углу левого глаза разрастается, начинает пульсировать.
Сквозь ветви деревьев разглядел труп. Мертвое существо, нанизанное на сук, висит высоко наверху, вместо лица — алый костлявый оскал челюстей. Грудная клетка вспорота, из темницы ребер свисает на живот синее месиво внутренностей. Из рук и ног неведомый хищник аккуратно вытащил кости, отчего плоть шевелится даже от легких порывов ветра.
Но больше всего внимание привлекает другое: глаза, остекленевшие и неподвижные, уставились в чернильное небо. Кажется, будто бедняга сейчас закричит.
Душа ушла в пятки, я вжался в ствол дерева, боясь пошевелиться. Накатил поток зловонного, пахнущего испорченным мясом воздуха. К горлу подступил противный ком, но я сдержался, чтобы не избавиться от остатков вчерашней трапезы.
Борясь с самим собой и стараясь не смотреть на мертвое существо, я продолжил путь. И увидел второй труп, третий, четвертый, пятый… Синюшные тела развешаны по елям через каждые двадцать шагов. Не в силах больше терпеть одиночество провел пальцем по лезвию сабли, зеленое пламя вспыхнуло на кончике меча.
Ханшван, ты тут?
Тишина.
Пожалуйста, мне нужна твоя помощь.
Нет ответа.
Я продолжаю звать, но ничего не получается. Либо Ханшван намеренно игнорирует меня, все еще злясь на превращение, либо вышел из игры.
Холодный воздух обжигает легкие, дыхание вырывается облачками пара. Тропа расширяется, и моему взору предстает небольшая поляна, окруженная черными деревьями. В центре этой поляны грозно возвышаются четыре стража, закованные в тяжелые панцирные доспехи. Сквозь прорези шлемов лиц не разглядеть, абсолютная тьма клубится в них. Каждый из трехметровых рыцарей прижимает к груди огромный великанский меч, от них поднимается синий пар, принимает форму оскаленных черепов.
Передо мной засияли золотом слова:
Поздравляем! Вы достигли цели квеста.
Один из воинов сделал шаг ко мне и взмахнул мечом. Клинок с удивительной легкостью разрезал воздух. К тому же боец отлично контролирует инерцию движения, отчего у меня совсем не остается шансов выжить в битве.
Если вы не вступите в битву, то через шестьдесят секунд особенность "Путь дегро" вступит в новую фазу. Пожалуйста, поторопитесь!
Дрожа, я направился к поляне.
К смерти нельзя привыкнуть. Быстрая и легкая или долгая и тяжелая — боль всегда сводит с ума. Мало того: я научился различать её оттенки. Некоторые даже нравятся, некоторые ненавидишь. Но смерть не обойти. Она всегда добирается до меня, хватает ледяными пальцами и забирает в спасительную тьму. Однако забирает лишь на время.
А потом я открываю глаза, — и всё начинается по новой. Свист мечей, тяжелое дыхание, бряцанье доспехов, хруст травы под ногами, сменяющийся хрустом ломаемых костей. Не успеваешь проанализировать бой. А как доверять интуиции, когда та — сука! — молчит?