Бремя
Шрифт:
Изредка выглядываю из окна и пялюсь на каргу. Та по-прежнему сидит на коленях у разбитого колодца и что-то едва слышно бормочет.
Пальцы инстинктивно касаются амулета на шее. Размышляю, что значат те мои таблицы с характеристиками. Странное дело: слова вроде знакомые, смысл улавливаю, однако ж полностью картину из кусочков мозаики не сложить. Постоянно не покидает чувство, что вот-вот вспомню нечто важное…
Да и помимо непонятных таблиц хватает проблем. Почему сабля в руке кажется чужеродным предметом? Будто первобытное орудие неандертальца… Стоп. "Неандерталец".
Почему воспоминания ограничены этой неделей? Откуда я? Где родился? Какие у меня любимые привычки? Отчего все кажется ненастоящим, словно сотканным из разрозненных кусков?
Проклятье!
Увесистая половина луны показалась из-за рамы. Изба больше не кажется пристанищем чудовищ. Здесь даже уютно. Впрочем, терять бдительность нельзя. Гулей я не видел со вечера, но это ведь не значит, что они не бродят поблизости.
В абсолютной тишине, дрожа от холода, я подвинул ножны с саблей поближе к себе и попытался выкинуть тревожные мысли из головы. Буду решать проблемы по мере их поступления. Так проще. Переночую здесь, получу от старухи ключ, отдам стражнику и доберусь до деревни. Карга сказала, что там я узнаю ответы на все свои вопросы. Дай бог.
Вдали тяжело загрохотало на грани слышимости. В небе на горизонте пару раз полыхнуло багровым. Вот только дождя не хватало!
Внезапно чаща вокруг заброшенной деревушки ожила, резко поднялся сильный ветер, от которого ели застонали.
Я сильнее прижался к углу избы в слабой надежде слиться с темнотой.
Шум усиливается, с потолка посыпались пыль и труха. Наконец, послышался глубокий и протяжный рев. От этого рыка заложило уши. Кажется, я закричал в ужасе, разум отказывается воспринимать действительность. Словно в один миг оказался в аду.
В центре избы заплясал горячий синий костер. Он осветил комнату: стены, потолок и пол приобрели мистический и пугающий вид, наполнились кривыми тенями.
Я выглянул за край окна. Раздался треск, первый ряд елей у края деревни переломился, и в лунном свете предстал великан. Нет, не тот горбатый старик, что я видел, когда гули охотились за мной. Этот чуть выше деревьев, тело массивное и тяжелое. Суровое лицо словно вырубили из камня. Кустистые брови грозно сдвинуты, рот искривлен от злости.
Рыча, гигант направился к деревушке. От каждого его шага земля подрагивает, избы трещат, так и норовят сложиться.
Тяжело дыша, я прижимаюсь к стене. Пот заливает глаза, от страха сердце норовит выпрыгнуть из груди.
Что если гигант меня заметил? Следом озарила ужасная мысль: старуха специально заманивает странников сюда, чтобы скормить этому уроду! Воображение нарисовало, как под ударами могучих кулаков слетает крыша избы, как великан меня хватает и кидает в раззявленную пасть.
Мне стоит больших усилий не двигаться. Животное чутье требует, чтобы я выпрыгнул из окна и побежал в лес. Там хотя бы есть призрачные шансы выжить. Я так крепко стискиваю эфес меча, что белеют костяшки пальцев. Кажется, удары сердца слышны на улице.
Синее пламя молчаливо разрастается. На миг почудилось, будто в нем проступили очертания лица старухи. Вот только вместо очков у нее — черные провалы глазниц.
Я выглянул за край окна. Великан бухнулся на колени перед каргой, земля тяжело дрогнула. С его широкой и мускулистой спины спрыгнули четыре девушки. Люди ли это вообще? На них нет одежды, черные длинные волосы слиплись, висят колтунами. Неестественная худоба и заостренные черты лица делают их облик смешными, однако стоит взглянуть в их глаза — огромные, серые и пронзительные — как все иллюзии тут же пропадают.
Девушки подошли к старой Алнурии, по-птичьи склонили головы. Прошло двадцать ударов сердца, и вокруг странных гостей заплясали фиолетовые звездочки. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Мысленно приказываю себе не смотреть, однако любопытство все же перевешивает страх.
Девушки раскинули руки, кончики их пальцев вспыхнули зеленым пламенем. Лица сморщились, груди обвисли, кожа приобрела синюшный оттенок. Ведьмы раскрыли рты в немом крике, и из их глоток вылетели десятки фосфоресцирующих бабочек.
Глубинный страх поглотил меня, разум отказывается воспринимать действительность. Я почувствовал, как что-то забралось в голову и принялось по-хозяйски копошиться, искать. Прежде чем потерять сознание, увидел, как ведьмы одновременно, словно по команде невидимого кукловода, повернули головы в мою сторону и прошипели:
— Мы за тобой вернемся. Ты наш!
Я резко вскочил, готовясь отразить любой удар. Никого. В лучах солнечного света пляшут пылинки. У ближайшего окна лежит на полу пустой глиняный сосуд.
Всего лишь сон.
Вот только так не кажется. В памяти до сих пор стоят мерзкие старческие рожи. Тяжело вздохнув, выбрался на улицу и поплелся к карге. Та по-прежнему сидит возле колодца и перебирает четки. Заметил, что шарики сделаны из хлеба.
— Доброе утро, — неожиданно сказала она.
— Видал и добрее, — пробурчал я, поправляя ножны с саблей.
— Старая Алнурия мечтает о том дне, когда хозяева отпустят её. Странник должен помнить, что в этом мире все так или иначе скованы судьбой. Даже придорожный жук не свободен.
— Учту…
— Алнурия переживает. Она спрашивает: почему ты такой бледный? Неужели приснился дурной сон?
Я хмыкнул.
— Ты сама прекрасно обо всем знаешь.
— Знаю, — кивнула она и облизнула потрескавшиеся губы. — Некогда у Алнурии было яблочко. Красивое, спелое, наливное. Так хотелось ей его попробовать, так хотелось почувствовать на губах сладость… Сгнило яблочко.
— Повторяешься, старая. Где мой обещанный ключ?
Она улыбнулась кончиками губ, огляделась, будто говоря всем: "посмотрите на этого выскочку". Затем запустила руку в широкий карман на груди и вытащила небольшую, длиной с мой мизинец, косточку.