Брестский мир и гибель Черноморского флота
Шрифт:
Впрочем, труд оказался сизифовым. Наступление немецких войск в Румынии и поспешный отход наших частей на левый берег Дуная сделали невозможной реализацию указанного плана. На декабрьском совещании командующих фронтами русских войск, а затем на военной конференции союзников, проходившем в феврале 1917 г. в Петрограде, было принято решение направить все основные усилия русской армии на запад – против германо-австрийцев. Наступление в направлении Босфора откладывалось на неопределенное время.
В связи с этими решениями Черноморский флот должен был поддерживать господство на море, вести борьбу с судоходством противника, содействовать нашим войскам на Кавказе и в районе нижнего течения Дуная, осуществлять войсковые и грузовые перевозки в максимально возможных размерах и к весне 1917 г. быть готовым к высадке морского десанта в масштабе 3–4 стрелковых корпусов [44] . С господством на море дела обстояли прекрасно. 6 июня 1917 г. А. В. Колчак мог с гордостью заявить в письме А. В. Тимиревой: «За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу – я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок» [45] .
44
Гречанюк Н. М., Попов П. И. Указ. соч. С. 6.
45
Волшебный сад души. С. 266, 267.
Один из высших военно-морских руководителей Советской России в годы Гражданской войны Ф. Ф. Раскольников рассказал в 1931 г.: «Февральская революция проходила в Севастополе и в других портах Черного моря спокойно и
46
Раскольников Ф. Ф. Предисловие // Жуков В. К. Черноморский флот в революции 1917–1918 гг. М., 1931. С. 6.
47
Адмирал Колчак: Исповедь под дулом пистолета. Л., 2009. С. 75–77. Даже Ф. Ф. Раскольников констатировал в своих воспоминаниях, что «в первые дни Февральская революция развертывалась в Кронштадте в бурных формах» (Раскольников Ф. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М., 1990. С. 39). Узнав о революции еще утром 28 февраля, главный командир порта адмирал Вирен и комендант крепости адмирал Курош, выяснив на совещании представителей флота и гарнизона невозможность опоры на матросов и солдат в случае, если потребуется зачистка Петрограда, скрыли от нижних чинов самый факт революции. Ночью о революции узнали матросы и солдаты, и началось восстание 1-го Балтийского флотского экипажа и других частей, под утро расстреляли двух адмиралов – Вирена и Бутакова, едва ли не главным объектом репрессий стал ненавистный матросам полковник Стронский – что характерно, командир этого самого 1-го Балтийского флотского экипажа (См. подр.: Там же. С. 38–41). В Севастополе 8 марта А. И. Верховский записал в своем дневнике: «Только что было получено известие о бунте на Балтийском флоте, о трагической гибели командующего флотом адмирала Непенина и 23 офицеров, убитых своими собственными матросами» (Верховский А. И. Россия на Голгофе. Пг., 1918. С. 72). Вопреки старинной пословице «У страха глаза велики», данные, полученные на Черноморском флоте, оказались явно занижены. Даже по официальной советской, большевистской, версии событий, всего погибли 36 морских и сухопутных офицеров, многие другие «драконы» (так, если верить Ф. Ф. Раскольникову, революционные матросы называли царских офицеров, известных своими реакционными взглядами и/или заподозренных в расхищении казенных денег) были арестованы и заключены в следственную тюрьму. 1 марта проходили аресты сторонников царизма, 2 и 3 марта революционное движение приняло более организованные формы (См. подр.: Там же. С. 38–41). Раскольников с весьма примечательной оговоркой «Насколько мне известно…» утверждал, что «невинных жертв в Кронштадте не было. Там происходил отнюдь не поголовный офицерский погром, а лишь репрессии по отношению к отдельным лицам, запятнавшим себя при старом режиме» (Там же. С. 39). Поскольку в большевистских традициях было напоказ оставлять в живых и выдвигать кого-либо из старорежимных для демонстрации собственного человеколюбия, Ф. Ф. Раскольников даже указал на старшего лейтенанта П. Н. Ламанова, который «с первых дней революции стал во главе всех морских сил Кронштадта» (Там же). В данном случае Ф. Ф. Раскольников пытался доказать весьма сомнительный тезис о том, что «справедливые и гуманные начальники оказались не только пощажены, но в знак особого доверия были выбраны даже на высшие командные посты» (Там же. С. 38). По подсчетам современного исследователя, в приказах по армии и флоту о чинах военных за период с 22 марта по 2 июня 1917 г. как умершие числятся 73 офицера, из которых 3 умерли естественной смертью и 3 покончили жизнь самоубийством (точно ли последних не следует считать жертвами террора?), из 67 умерших офицеров имеются сведения о том, что они стали объектами самосудов, на 54 человека, а причины смерти 13 офицеров, обозначенных в приказах по армии и флоту о чинах военных, на текущий момент не установлены (Назаренко К. Б. Балтийский флот в революции. 1917–1918 гг. М. – СПб., 2017. С. 182, 183).
48
Шломин В. С. Предисловие // Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.). Киев, 1963. С. 6.
В советской историографии констатировалось, что в «своем революционном развитии Черноморской флот прошел в основном те этапы, что и вся страна, однако его большевизация [49] проходила более медленно, чем Балтийского флота» [50] . На то было несколько причин.
Во-первых, социальный состав Черноморского флота был гораздо менее пролетарским, чем Балтийского. По свидетельству Ф. Ф. Раскольникова, матросы, «имевшие в своем прошлом рабочий стаж, матросы, мобилизованные с фабрик и заводов, здесь не доминировали, как в Балтфлоте, а растворялись в сермяжном море матросов-крестьян, рекрутировавшихся во флот из богатых хлебородных губерний Украины: Екатеринославской, Полтавской, Киевской, Харьковской, Николаевской и Херсонской. Эти сыновья зажиточных сельских домохозяев вносили определенную кулацкую струю в неоднородную массу моряков-черноморцев. На этой базе в Черноморском флоте расцвела эсеровская идеология» [51] .
49
Здесь и далее в книге мы периодически будем использовать данный термин советской историографии, несмотря на его абсолютное несоответствие историческим реалиям. В действительности моряки были такими же «большевиками», как и «анархистами», – причем не только на Черноморском, но и на Балтийском флоте. По мемуарному признанию Ф. Ф. Раскольникова, «анархизм во флоте почти никакого влияния не имел, и даже те немногие моряки, которые называли себя анархистами, по крайней мере в лице своих лучших представителей, были анархистами только на словах, а на деле ничем не отличались от большевиков» (Раскольников Ф. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М., 1990. С. 257). Однако воспоминания писали далеко не всё. В посланиях в ЦК РКП(б) большевики, и прежде всего старые большевики, были значительно более откровенны. Так, в 1921 г. Ян Чадарайн, член РСДРП (большевик) с 1911 г., констатировал в письме Центральному комитету РКП(б) (копии были направлены председателю Революционного военного совета Республики Л. Д. Троцкому и в Особый отдел ВЧК В. Р. Менжинскому):
«После кронштадтских событий с продолжением разложения в среде матросских масс и в связи с переменой политического руководителя во флоте, предполагая, что действительно будут приняты меры к оздоровлению флота (но пока их нет), считаю своим долгом коммуниста поставить в известность Центральный комитет о положении во флотах с кратким историческим изложением.
Старому монархическому строю нужны были верные моряки, и он стремился укомплектовать суда и экипажи соответствующим надежным составом из крестьянской среды – преимущественно из хохлов, зная, что к этому элементу всего труднее может привиться революционный дух, и только во время 1914–1917 гг., в момент войны, во флот попали некоторые действительно революционно настроенные элементы и даже отдельные партийные товарищи, но если в начале революции 1917 г. матросы принимали самое активное участие в проведении революции (и также в Октябре), то не потому, что они были коммунистами и сочувствующими, а потому, что здесь они усматривали более простора и свободы, ибо, запертые в стальных коробках при строжайшей палочной дисциплине, им стала последняя ненавистна (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В.). И если только мы взглянем немножко за 1917 г. и посмотрим, сколько среди моряков было коммунистов, то картина получится очень печальная. Возьмем Кронштадт: там большинство проходило в Совет из максималистов, эсеров, меньшевиков, анархистов, а коммунисты не имели большинства и руководящего влияния на массы, в Гельсингфорсе [было] только почти одно революционное судно – [линкор] “Республика”, имеющее 700 членов партии (1200 ч[еловек] команды), на остальных судах [большевиков] были только единицы, в Ревеле только отдельные коммунисты в матросских частях и на кораблях и даже имело место, когда коммунистов выгнали из клуба моряков, а на кораблях избивали коммунистов и т. п. Такое же положение и в других флотах, как [в] Черноморском, где подавляющее большинство шло “за Колчаком”» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 20. Л. 80).
50
Сирченко И. Т. Погибаю, но не сдаюсь! Краснодар, 1969. С. 9.
51
Раскольников Ф. Ф. Предисловие. С. 7.
Черноморский флот находился вдали от крупных промышленных городов, вследствие чего его личный состав не испытывал постоянного и сильного давления, которое имело место в отношении моряков Петрограда, Кронштадта, Риги, Ревеля. Его основная база – Севастополь – в 1913 г. насчитывала примерно 4,5 тыс. рабочих. К тому же сразу после начала Первой мировой войны, во избежание ненужных осложнений, власти арестовали и отправили на фронт многих рабочих, «в той или иной мере причастных к революционной деятельности [52] . Вследствие увеличения судоремонтных и других работ для флота на завод и в порт было принято много новичков – «выходцев из зажиточных и кулацких элементов, укрывавшихся от мобилизации» [53] .
52
Cирченко И. Т. Указ. соч. С. 12.
53
Там же.
Во-вторых, в отличие от Балтийского флота Черноморский находился на изрядном расстоянии от центров политической борьбы – прежде всего от Петрограда и Москвы. Черноморцы были оторваны от крупных промышленных центров страны, а потому не испытывали такого давления, как балтийцы [54] .
В-третьих, в 1916 г. царские спецслужбы нанесли серьезный удар по революционным силам Черноморского флота, и прежде всего по большевикам (меньшевики и эсеры, стоявшие на позициях оборончества, практически не пострадали, в значительной части оставшись на свободе и сохранив свои кадры). Как следствие, ко времени Февральской революции «большевистской организации на Черноморском флоте и в Севастополе фактически не было» [55] .
54
Гречанюк Н. М., Попов П. И. Указ. соч. С. 12.
55
Сирченко И. Т. Указ. соч. С. 10.
В-четвертых, еще больший урон революционной работе был нанесен назначенным в том же 1916 г. командующим флотом А. В. Колчаком, едкую и очень точную характеристику которого дал несколько позднее информированный и язвительный генерал А. П. Будберг: «Обыкновенный тип адмирала, очень взбалмошный и не привыкший сдерживаться, узкий моряк, наполненный морскими традициями и предрассудками, абсолютно не знакомый с военным делом и с администрацией; положительные качества – искренность, идейность борьбы за Россию, кристальная честность, ненависть к беззаконию – всё это очень мало для возглавления Верховной власти в такое время» [56] . Как выяснилось еще раньше, таких качеств оказалось недостаточно даже для командования Черноморском флотом в 1917 г.
56
Цит. по: Трукан Г. А. Антибольшевистские правительства России. М., 2000. С. 81.
После своего назначения, в 1916 г., А. В. Колчак поставил двуединую задачу обеспечения политической лояльности моряков. С одной стороны, он выслал всех «политически неблагонадежных» матросов на фронт, в отдаленные гарнизоны и на другие флоты и флотилии. К 1917 г. из Черноморского флота адмирал удалил свыше тысячи матросов, не менее 600 из которых имели репутацию «смутьянов» [57] . С другой стороны, А. В. Колчак надоумил коменданта крепости Севастополь контр-адмирала М. М. Веселкина [58] , имевшего реакционные (в плане консервативности отечественные офицеры флота могли дать сто очков вперед даже своим английским «коллегам») взгляды, издать передовой для своего времени приказ о ликвидации практически всех ограничений для нижних чинов: матросы и солдаты отныне могли «свободно ходить в буржуазной части города, посещать Приморский бульвар, театр, кино и другие общественные места» [59] . Если «серых шинелей», как называли солдатскую массу, мариновали в казармах, когда они находились в тылу, и тем самым усиливали недовольство, то моряки-черноморцы были в значительно большей степени довольны обстоятельствами своей службы. К тому же, как справедливо заметил Ф. Ф. Раскольников, «Колчак не останавливался перед организацией частых выходов в море, не вызывавшихся военной обстановкой (очевидно, Раскольников считал, что ему виднее, чем Колчаку, когда и куда должны были выходить суда. – С.В.), и, наконец, без пользы держал корабли в отдаленных и незначительных бухтах» [60] . Бывший в то время командиром 2-й бригады линейных кораблей, контр-адмирал В. К. Лукин [61] рассказал в своих воспоминаниях: «Наступивший 1917 год корабли встретили в море, крейсируя на западной половине. Вообще надо отметить, что дни больших праздников и высокоторжественные корабли проводили в море, а затем это было нужно и из соображений внутренней политики (курсив наш. – С.В.)» [62] .
57
Сирченко И. Т. Указ. соч. С. 11.
58
Весёлкин Михаил Михайлович (1871–1918) – русский контр-адмирал Свиты его императорского величества. В годы Первой мировой войны руководил Экспедицией особого назначения на Дунае. Комендант Севастопольской крепости (1916–1917). Зачислен в резерв чинов Морского министерства (4 апреля 1917 г.), уволен по болезни с мундиром и пенсией (20 августа 1917 г.). Расстрелян большевиками, по другим данным – убит.
59
Сирченко И. Т. Указ. соч. С. 12.
60
Раскольников Ф. Ф. Предисловие. С. 6.
61
Лукин Вениамин Константинович (1866–1928) – контр-адмирал. Участник Русско-японской войны. С 1906 г. служил на Черноморском флоте, командовал различными судами, с 1916 г. – начальник Трапезундского порта, флагман 2-й бригады линкоров. В июне – августе 1917 г. командовал Черноморским флотом, переведен на Балтику. Безоговорочно принял Октябрьскую революцию, был председателем комиссии Морского комиссариата по эвакуации Петроградского района и технических средств флота. В конце 1919 г. работал в военно-морской исторической комиссии и в течение семи лет создал свыше 40 трудов (в том числе монографий) по истории флота в Первой мировой и Гражданской войнах (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. Симферополь, 2007. С. 537).
62
Цит. по: Гречанюк Н. М., Попов П. И. Указ. соч. С. 8.
Общий высокий уровень матросов Черноморского флота и целенаправленные меры по его оздоровлению, предпринятые командующим, сделали свое дело: в отличие от Балтийского флота, на котором развернулись массовые убийства адмиралов, генералов и офицеров, Черноморский флот воспринял сообщения о свержении самодержавия совершенно спокойно.
Глава 2
«Ужасное состояние – приказывать, не располагая реальной силой выполнения приказания, кроме собственного авторитета…». А. В. Колчак и приказ № 1 на Черном море
На Балтике Февральская революция была отмечена кровавыми расправами с офицерами в Кронштадте, Ревеле и Гельсингфорсе, причем в последнем случае уж точно имелись все основания подозревать германскую провокацию. 23 января 1920 г. на допросе в Иркутской губернской ЧК сам А. В. Колчак заявил: главной причиной массовых выступлений явилась разведывательно-подрывная работа Германии. По его словам, «Гельсингфорс тогда буквально кишел немецкими шпионами и немецкими агентами, т. к. по самому положению Гельсингфорса как финского города контроль и наблюдение над иностранцами были страшно затруднены, ибо фактически отличить немцев от финнов или шведов почти не было возможности» [63] .
63
Адмирал Колчак: Исповедь под дулом пистолета. С. 77.