Брестский мир: Ловушка Ленина для кайзеровской Германии
Шрифт:
Однако, как мы тоже отметили, Россия никогда прежде не несла таких потерь за столь короткое время и ей не приходилось прилагать таких усилий для борьбы с врагом. А победа всё не приходила. Русским людям, поколение за поколением воспитанным в понятиях непобедимости своей Империи, было извинительно видеть во всём этом результат деятельности каких-то скрытых враждебных сил. У них просто не укладывался в голове тот простой факт, что Русская держава на поверку оказалась не так сильна, как привыкли считать! Естественно было искать во всём этом происки шпионов, благо людей с немецкими фамилиями в России было немало. «С помощью услужливой печати, которой всюду мерещились переодетые прусские ротмистры, серьёзное и всенародное дело защиты России превращалось в уголовный роман» [54] .
54
Керсновский
Ни одна страна, воевавшая в Первой мировой войне, не избежала болезненных приступов шпиономании. Вражеских агентов искали и находили повсюду, особенно там, где их не было (знаменитая Мата Хари, как теперь склонны считать, вряд ли сознательно работала на германскую разведку). Но, пожалуй, только в России того периода «охота на ведьм» сыграла такую огромную и зловещую политическую роль.
Наряду с этим даже у лиц, лояльных к власти, росли сомнения в дееспособности государственного строя Российской империи. По аналогии с действиями командного состава на поле боя, мы вправе заключить, что правительственный аппарат России справлялся с трудностями военного времени ничуть не хуже, чем его коллеги в западноевропейских странах. С поправкой, вероятно, на инфраструктурное отставание России, которое, однако, нельзя было ликвидировать в одночасье. Но более низкая эффективность русской государственной машины ставилась обществом в вину не её низкой технической вооружённости, а её устройству.
Это, как и желание видеть во всех неудачах результат тайных вражеских козней, было заведомо неверно, зато удобно. Вместо необходимости трудиться по принципу «Всё для фронта, всё для победы!», как это было потом в Великую Отечественную войну, обществом нагнеталась иллюзия лёгкого, политического решения тяжёлых проблем, объективно стоявших перед Россией.
Раскрутка грандиозного шпионского скандала началась с дела жандармского полковника Сергея Мясоедова. Вина его не была доказана, но Верховный главнокомандующий великий князь приказал военному суду повесить Мясоедова независимо от наличия улик. Однако Молох общественного мнения не был этим удовлетворён. Всем казалось, что такое ничтожное лицо, как полковник, не могло быть центром всей изменнической деятельности. Так потянулась новая ниточка расследований, довольно быстро приведшая к отставке и аресту генерала от кавалерии Владимира Сухомлинова, военного министра.
Дело Сухомлинова сильно дискредитировало русскую власть, тем более что обвинение в измене было шито белыми нитками. «Ну и храброе же у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра!» [55] , — изумлённо заявил летом 1916 г. британский министр иностранных дел Эдуард Грей руководителю русской парламентской делегации Л.Д. Протопопову Николай II, выдав своего министра на заклание, не спас, однако, себя от участи Карла I Стюарта, но Сухомлинов оказался счастливее Страффорда [56] .
55
Курлов П.Г. Гибель императорской России. М., 1992. С. 200.
56
Томас Страффорд — государственный деятель Англии при короле Карле (Чарльзе) I. В 1641 году король, по требованию оппозиции, согласился предать Страффорда суду по обвинению в злоупотреблении властью. Тем самым король надеялся отвести гнев оппозиции на фаворита. На приближённых короля его поступок произвёл тяжкое впечатление. Страффорд был казнён, однако это в итоге не уберегло от плахи голову самого короля.
Судили бывшего военного министра уже после Февральской революции. «Либеральный и демократичный» режим Временного правительства попрал в этом процессе все нормы права и законности. Никаких фактов, уличающих Сухомлинова в связях с врагом, обнаружено не было. Тогда суд приговорил царского министра «за служебную халатность»… к пожизненной каторге! Ни одна статья Уголовного уложения не предусматривала такого сурового наказания за такое преступление. Большевики, придя к власти, помиловали пожилого больного генерала и дали ему возможность выехать за границу.
Любопытный материал для суждения о психологии русской элиты даёт недавно опубликованный дневник консервативного публициста Льва Тихомирова [57] .
57
Тихомиров Л.А. Дневник. 1915–1917 / Сост. и комм. А.В. Репников. М., 2008.
Общее настроение, которым пронизаны записи публициста, — паническое, но исполненное обвинительного пафоса по отношению к власть предержащим. Это записки не мыслителя, искушённого в тайнах государственной политики, а испуганного, выбитого из колеи обывателя. Хотя временами его опасения смотрятся мрачными пророчествами, как у Дурново, правомерен вопрос: быть может, «старый мир» не в последнюю очередь рухнул потому, что его сторонники заранее пали духом перед трудностями и сочли своё дело проигранным?… Подчёркиваю, что речь идёт не об оппозиционере, а об идеологе русской монархии, об образованном человеке, лояльном к власти. Чего можно было ждать в той обстановке от людей необразованных, или, ещё хуже, от образованных оппозиционеров?
10 февраля 1915 г. он, упоминая о начавшейся англо-французской операции по овладению Дарданеллами, пишет: «Это будет огромный успех, но не для нас [58] . Мы после этого не получим ничего, ни одного пролива. Это полный исторический разгром». Четырьмя месяцами позднее выяснилось, что эти опасения были совершенно беспочвенны — союзники гарантировали России обладание Проливами, но Тихомиров, отметив данный факт, уже и не вспомнил про ту свою февральскую запись.
58
Здесь и далее — подчёркнуто автором цитат.
Страницы дневника наполнены рефлексией подобного рода. 20 апреля 1915 г.: «У нас нет плана, нет умения исполнять планы, и мы ведём войну по указке неприятеля». 26 апреля: «Ни правительство, ни военачальники не находятся на высоте положения». 13 июня: «Война ведётся без умного плана, по-маньчжурски [59] ». 27 июня: «Наш генеральский состав очень плох». 7 июля: «Где пределы успехов немцев? Будут ли они в Москве?»
59
Имеется в виду — как во время Русско-японской войны 1904–1905 гг., закончившейся поражением России.
По мере развёртывания Великого отступления картина рисуется всё мрачнее. 6 августа: «Частное известие (приезжий священник) сообщает, что Ставка Верховного Главнокомандующего переносится в Смоленск! [60] …Дело, значит, подходит и Москве… И как быстро начался наш развал на фронте и в тылу». 7 августа: «Мы рассыпаемся с поразительной быстротой… В 2 месяца (57 дней) произошёл такой переворот, после которого можно ждать движения на Вильно и, м.б., Смоленск и Москву. До осени и зимы остаётся ещё 2–3 месяца. Сумеют ли наши войска сопротивляться ещё два месяца?.. Перед нами какая-то чёрная пропасть, и ничто не может нас спасти». 15 августа: «Россия рассыпается. Не понимаю, что может нас спасти!» 4 сентября: «Увы, кажется, война безвозвратно проиграна». 6 сентября: «Несчастная Россия! Погибшая страна. Никуда не годна».
60
Ничего подобного не планировалось. Летом 1915 года Ставка ВГК была перенесена из Барановичей, угрожаемых неприятелем, в Могилёв, где и пребыла до заключения перемирия в декабре 1917 г.