Брестский мир: Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Бутаков Ярослав Александрович

Нет никаких оснований шельмовать большевиков, противопоставляя их методы тем, которые применялись их политическими конкурентами. Задолго до Октября 1917 г. моральные рамки дозволенного в российской политике стали весьма расплывчатыми. И это — «заслуга» не только и не столько большевиков. Это касается и вопроса субсидий от враждебного государства: в 1904–1905 гг., во время Русско-японской войны, российские либералы отнюдь не брезговали получать из японских источников средства на издание за границей журнала «Освобождение» и на организацию совместных конференций с представителями революционных партий эсеров и эсдеков.

Поэтому и вопрос об «измене» Ленина с его лозунгами «поражения своего Отечества» и «превращения империалистической войны в гражданскую»

слишком сложен, чтобы однозначно решать его в формально-юридических рамках. Понятно, что масштаб «кайзеровского агента» как-то, мягко говоря, мелковат для подлинно выдающегося политического деятеля всего мира начала XX века, с каким бы знаком, + или -, не оценивать его свершения.

Когда осенью 1914 г. социал-демократия всех вступивших в войну стран, включая Россию, дружно встала в ряды патриотов своих Отечеств, нужно было иметь немалое гражданское мужество, чтобы выдвинуть лозунг, квалифицируемый законом любого государства, при любом режиме, как государственная измена. Мало того, в обстановке Отечественной войны это выглядело и национальной изменой. Но Ленин пошёл на это.

В сентябре 1914 г. в статье «Война и российская социал-демократия» (увидевшей свет в ноябре 1914 г.) он впервые выдвинул такие положения: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всей России наименьшим злом было бы поражение царской монархии» и «Превращение современной империалистской войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг» [158] . В статье «О национальной гордости великороссов», написанной не позднее середины декабря 1914 г., Ленин утверждал: «Нельзя великороссам «защищать отечество» иначе, как желая поражения во всякой войне царизму» [159] . Сторонники демонизации Ленина уверяют, что он делал тем самым сознательную установку на уничтожение России и уже тогда запланировал гражданскую войну.

158

Ленин В.И. ПСС. Т. 26. С. 21–22.

159

Там же. С. 108–109.

Но о какой «установке» могла идти речь в 1914 г., когда Ленин представлял собой лидера маленькой сектантской группки внутри российской социал-демократии? При этом он мог влиять на работу этой группки в России лишь со стороны, из эмиграции, при нерегулярной организационной связи. Довести свой лозунг до товарищей в России он впервые смог только зимой 1914/15 г., когда несколько номеров «Социал-демократа» были нелегально переправлены через границу. В России ленинский манифест «Война и российская социал-демократия» был впервые напечатан в подпольной прессе лишь в феврале 1915 г. Вплоть до 1917 г. Ленин со своей радикальной позицией оставался маргиналом даже среди европейских социал-демократов интернационалистов (иначе называемых циммервальдистами по имени деревушки в Швейцарии, где они в сентябре 1915 г. провели свой съезд), которые не принимали лозунга «обороны Отечеств», но страшились ленинского призыва «превратить войну империалистическую в войну гражданскую».

До весны 1917 г. Ленин практически никак не влиял на политическую ситуацию в России. Возможность для широкой пропаганды «пораженчества» открыла ему Февральская революция, в совершении которой большевики играли роль статистов. Гучков сделал гораздо больше для сокрушения русской монархии, чем Ленин.

Гений политического прогноза

До октября 1917 г. все российские режимы как будто нарочно расчищали дорогу большевикам. Во всяком случае, так видится задним числом, глядя на последствия их действий.

Хотя не следует забывать, что, предпринимая их, российская элита руководствовалась своими интересами и своими политическими расчётами — как оказалось, ошибочными. Но была ли альтернатива этим неверным расчётам? В предыдущих главах мы попытались ответить на этот вопрос.

В том, что лозунги Ленина оказались в итоге воплощены в политическую практику, — результат глубочайшего предвидения. Политический лидер добивается успеха, когда ему удаётся не просто позиционировать себя как выразителя интересов самых активных социальных слоёв, но и уловить основные тенденции происходящего и использовать их так, что со стороны это действительно может казаться «управлением политическим процессом». Ленин дал в главных чертах совершенно точный прогноз глобальных и российских политических тенденций на пять-семь лет вперёд, причём в уникальной обстановке мировой войны. Ленин показал, как важны для политика в условиях динамичного индустриального и глобализирующегося общества верное долгосрочное политическое предвидение и ставка на перспективный общественный класс. В этом его коренное отличие от Николая II.

Главная беда Николая II, как мы уже видели, состояла в том, что он был вынужден делать ставку не на те общественные классы. Элита Российской империи, доставшаяся ему «по наследству», была неспособна к таким свершениям, которых от России требовало время. В этой связи совершенно новое измерение приобретает и вопрос о «государственной измене» Ленина. Ведь его прогноз как раз и основывался на очевидной (для него) неспособности российской элиты привести Россию к победе в войне, не допустив революции!

Мы уже отмечали, что прогноз Ленина в своих главных чертах совершенно совпал с прогнозом П.Н. Дурново. Но в силу своих политических целей оба деятеля сделали из этого тождественного прогноза разные выводы. Для Дурново было очевидным, что, ради самосохранения того общественного класса, к которому он принадлежал вместе с царём, Россия не должна ввязываться в войну с Германией на стороне Антанты. Для Ленина было само собою разумеющимся, что, коль скоро Россия всё-таки оказалась вовлечена в такую войну, грех было бы не воспользоваться благоприятной ситуацией для реализации своей радикальной социально-политической программы.

Но до весны 1917 г. большевики не оказывали почти никакого воздействия на общественные настроения в России. К ключевым событиям Февральской революции они, как мы уже видели, были непричастны. Известие о ней застало Ленина в его швейцарском уединении врасплох. Это лишний раз доказывает, что до Февраля 1917 г. Ленин был «всего лишь» политическим аналитиком, теоретиком, овладевавшим методикой политического предвидения и стратегического планирования для массовой политической партии, каковой большевики, однако, в ту пору не были. Условия для создания такой партии в России появились только после Февральской революции, которую, ещё раз повторю, не большевики совершили.

Автору возразят: Дурново, в отличие от Ленина, видел в грядущих событиях беду России и хотел их предотвратить, а не призывал воспользоваться ими в целях захвата власти. Но виноват ли Ленин в том, что большинство прочих российских политиков вовремя не разглядели надвигающийся на них асфальтовый каток? А разглядев, попытались остановить его и оказались им раздавлены? В отличие от них, Ленин рассудил, что лучше оказаться за рулём такого катка, чем впереди него. В восточной философии есть выражение для аналогичного действия — «оседлать тигра». В этом, а отнюдь не в немецких деньгах, содержался «золотой ключ» к победе большевиков [160] .

160

Сторонник версии о «немецких деньгах» С.П. Мельгунов назвал одну свою книгу «Золотой немецкий ключ большевиков» (Париж, 1940).