Брезентовый парус, или Каникулы в Астрахани
Шрифт:
Заняв очередь у кассы и глядя на суетящихся вокруг старушек, задумался: что им на старости лет дома не сидится? Попивали бы чаёк с малинкой, вели бы свои неторопливые разговоры, сидя на скамейках у подъездов домов или на лавочках во дворах… Нет же, торопятся, тащатся с узелками и авоськами, расталкивают граждан… Ну куда, куда вы? И сразу же услужливая память рисует образы. Декабрь. Снег за окном. А к нам в гости приехала бабушка Матрёна Даниловна из Баку. Выкладывает на кухонный стол заботливо упакованные гостинцы. В ярких блестящих обёртках – конфеты и шоколад, в серой оберточной бумаге – шербет. А вот и что-то круглое и тщательно закутанное газетной бумагой… Разворачивает один, другой… третий… А там яркие оранжевые плоды. Что это? Хурма… О! М-ммм… Хорошо помню этот сочный вяжущий вкус…
– Молодой человек! Вы билет брать будете?! – Пренеприятно ткнули меня в спину. Я стою возле окошка кассы, и кассир, крупная, ярко-рыжая тётя с каким-то кренделем на голове, вопросительно смотрит на меня сквозь проём окна кассы.
– Да, буду. Извините. Один до Мумры, на ближайший…
Протягиваю деньги в обмен на билет – маленькую серую картонку.
– Держите. Отправление в восемь ноль пять. Слушайте внимательно объявления на посадку. Сдачу… сдачу возьмите.
Благополучно приобретя билет до пункта назначения, решаю прогуляться по набережной – у меня аж почти час до отправления! На берегу, в густой кроне тополей, шум и гомон. Каркают, беснуются, что-то не поделив, вороны. Чирикающие воробьиные стайки ручейками перетекают с одного дерева на другое… И под всем этим беснованием и гвалтом, утопая в тени деревьев, скамьи с сидящими пассажирами. Люди пьют воду, наслаждаются мороженым или просто скользят взглядом по прохожим, реке и кронам деревьев.
Утренняя набережная особенно восхитительна. Стройные ряды высоченных деревьев прозрачной утренней тенью укрывают берег от висящего над крышами старинных домов солнца. В конце аллеи, у причалов для туристических лайнеров, возвышаются белые, сверкающие красавцы-корабли.
Напитки, мороженое, трапы, праздные пассажиры в шортах и сланцах… Все добродушны и слегка ленивы – жизнь прекрасна! Когда у тебя отпуск, можно быть счастливым и добрым. Можно быть ленивым… Можно неторопливо двигаться по трапу, неспешно покупать мороженое или воду. Прогуливаться по набережной или стоять у чугунных перил, фотографироваться… Всё можно, когда у тебя отпуск или, как у меня, каникулы. И всё возможно, когда у тебя достаточно денег для путешествия! А с этим у меня проблема. Мои возможности минимальны и равны сумме у меня в кармане. Я с завистью посматривал на эту праздную туристическую публику, на эти белые корабли, курсирующие меж волжскими городами, то вверх по течению, то скользя вниз, к Астрахани… И зов чего-то далёкого, неудержимо прекрасного просыпался во мне и звал на палубы этих лайнеров, чтобы слиться с толпами отдыхающих и отправиться в неведомое. Туда, где я никогда не был…
Услужливая же память мне тут же нарисовала большие каспийские, мрачно-зелёные волны, белый теплоход, держащий курс на Баку, и я, мелкий пацан, лет трёх-четырёх, стоящий у борта и заглядывающий в эту жуткую бездну меж волнами. Чей-то голос за спиной: «Осторожно стой здесь, не балуйся – можешь упасть. Иди лучше наверх, вот к этой белой трубе и смотри оттуда, сверху». Я, придерживаясь за поручни, затопал по крашенным металлическим ступеням на уровень выше, где и была эта самая труба. Напротив неё – окна капитанской рубки. Поднявшись наверх, я не успел оценить вид сверху, так как в трубе была открыта дверь-люк, и моё любопытство повлекло меня зайти и осмотреться в ней. Зайти я успел, а вот осмотреться – нет. Кто-то из шутников на капитанском мостике дал сигнал – труба неожиданно загудела… и помню, как испуганно сбегаю по ступеням обратно, под смех, несущийся из рубки…
Спросив время, я понял: пора не просто возвращаться, а бежать, так как посадка наверняка началась! И действительно, у причала шла погрузка на «Ракету». Пассажиры по трапу преодолевали полосу воды под ногами, меж пристанью и белым скоростным судном. «Ракета» приятно рокотала и подрагивала. Я оказался последним пассажиром, и за мной сразу же убрали трап. Судно медленно отходит от причала, делает манёвр. И вот уже рокот корабля сменяется равномерным гудением.
«Ракета» стремительно понеслась по волжским водам, периодически наскакивая на встречную волну проходящего мимо судна или же идущего впереди нас. На реке движение, хоть светофоры ставь! Буксиры, сухогрузы, тихоходные прогулочные «трамвайчики», встречные «Ракеты» и «Метеоры»… По берегам порты, причалы, дома… И всё утопает в зелени… Мне, после города, в котором каждый росток деревца или кустарника равен величайшей ценности, а берега морские пустынны и скалисты, вся эта роскошь зелени кажется чем-то невероятным и радующим глаз.
В салоне было душно. Несмотря на то, что я расположился у окна, мне не сиделось. Как-то неуютно… Вокруг меня начиналось трапезничество. С утра оголодали путешественники… Пакеты, свёртки, шелестя и шурша, разворачивались, являя на всеобщее обозрение аппетитную снедь. Жующие лица, активно работая челюстями, издавали иногда не очень приятные звуки. И я не выдержал. Водрузив сумку с вещами в кресло, чтоб не решили, что оно свободно, я отправился на палубу, к корме. Здесь можно и постоять, и даже присесть …
За кормой широкий вспененный след, разбегающиеся в стороны волны покачивали рыбацкие лодки, во множестве расположившиеся вдоль берегов… Мощные струи воздуха, обтекая судно, били сильными порывами по открытой палубе. Ветер взлохмачивал волосы и агрессивно трепал одежду. Решив посмотреть вперёд по курсу корабля, выглянул за борт. Ураганный шквал ветра ударил в лицо. Перехватило дыхание, и веки, не выдержав напора воздуха, начали закрываться. Сделав усилие и приоткрыв глаза, я увидел, как водные крылья «Ракеты» взрезали и вспенивали поверхность реки, как стремительно неслись на нас волны. Глаза слезились, но я упрямо смотрел вперед. «Ракета» несла меня вниз по Волге, почти к самому астраханскому заповеднику, в края рыбаков и охотников, туда, где меня уже ждали.
Да, ждали. На ум пришло сравнение – царь Тараса Шевченко сослал на полуостров Мангышлак, где в честь него затем назвали форт – Форт-Шевченко. Меня же из города сослали вообще на остров, в рыбацкое поселение!
Быстроходное судно на подводных крыльях летело дальше по волжским водам, до первой своей остановки – Икряное, затем пункты назначения последовали чаще, и скорость движения спала. Рокоча и подрагивая от сдерживаемой мощи, «Ракета» причаливала то к левому, то к правому берегам. Пассажиры сходили на берег, их заменяли новые – люди курсировали меж сёлами. У всех были какие-то дела и заботы, а кто-то, как и я, вероятно, ехал в гости на радость себе и принимающей стороне.
Маячное, Трудфронт, Житное…. А вот и знакомый долгожданный берег, судоремонтный завод с возвышающимися ввысь кранами, плавучий док с судном на ремонте, рыбоперерабатывающий завод с высоченными вешалами, увешанными рыбой, причал пристани….
Два часа пути уже позади. Моё сердце стало биться чаще, чуть ли, не выпрыгивая из груди: конечная для меня остановка – Мумра. Ракета пойдёт дальше на Зюзино, а я, сойдя по трапу и облегчённо вздохнув, торопливо зашагал знакомым мне маршрутом.
Внучок приехал
От пристани по пыльной тропинке, обходя снующих во множестве дворовых собак, я вышел на единственную асфальтную дорогу села. Эта дорога протянулась от паромной переправы и до судоремонтного завода. Мимо проносился местный транспорт: мотоциклы с люльками и грузовые мотороллеры. Селяне, идущие из магазина или на базар, внимательно всматривались в прибывших. Возле магазина, справа, девушки громко обсуждали местные новости, споря о чём-то друг с другом. До меня долетало многократно повторенное: «Ну, прям», «Хватит, штоль», «Сама не знаш, что болташ»… Было непривычно и забавно это слышать. Так, посмеиваясь над местным диалектом и «совсем не местоимениями», доносившимся со дворов, я дошёл до середины асфальтной артерии села и свернул на обычную, обильно поросшую травой улочку. Пройдя ещё немного, увидел знакомый мне дом и сад. Возле дома, во дворе росло высокое дерево, падающие семена которого мы называли коромысликами.