Брезентовый парус, или Каникулы в Астрахани
Шрифт:
Улица в этот час была безлюдна – люди, свободные от работы на местных предприятиях, вероятно копошились в огородах. Солнце, приближающееся к зениту, начинало припекать. Подойдя к палисаднику и повернув деревянную вертушку, вошёл. Тишина! Только слышно, как на заднем дворе кудахтают куры. И уже прикоснувшись рукой к щеколде ворот, я услышал звонкий заливистый лай. У моих ног метался рыжий бесноватый комок. Будто давно знавший меня и потому радостно повиливавший хвостом. Я открыл ворота и вошёл во двор. На шум из дома на рундук вышла пожилая женщина в цветастом платье и таком же платке. Поправив платок на голове, прищурилась, приглядываясь ко мне, заулыбалась:
– О! Внучок! – И придерживаясь за перила, она спустилась по деревянным не— крашеным ступеням. – Вырос-то как! Ну, дай-ка, дай-ка, я тебя обниму…
Бабушка прижала меня к себе и, когда отпустила, я заметил слёзы на глазах. Она отвернулась и смахнула их с глаз. Бабушка засуетилась:
– Вноси сумку в дом, Славик. Переодевайся, а я самовар сейчас поставлю. Я ждала тебя ещё вчера. У меня есть пирожки, как ты любишь, со сливой и есть с ежевикой…
Бабушка, ещё раз меня обняв, поспешила на кухню, отдельно стоящее строение с камышово-глиняной крышей и глиняным полом, землянку.
Зайдя в дом, я поставил сумку и оглядел нехитрое жильё бабушки. Поперёк коридора, у окна, смотревшего в палисадник, стояла металлическая кровать. Над ней висела радиоточка, вещавшая от имени радиостанции «Маяк». Справа, у большого окна, стоял стол, укрытый клеёнчатой скатертью, и на нём электрический самовар, маленькая розетка с тёмным вареньем, лежали щипцы, которыми бабушка раскалывала кусковой сахар. Распаковав сумку, я переоделся в трико и футболку и вышел к бабушке, неся пару пачек настоящего индийского чая и конфеты, привезённые из Шевченко, из города с московским снабжением и не нуждавшегося ни в чём – правительство ради освоения земель, богатых ураном и нефтью, не жалело ничего для людей, покорявших этот край.
Перед кухней был навес, обильно заплетённый вьюном с разноцветными цветами. В моей памяти ещё живо воспоминание, как дядя Гена, младший сын бабушки, приехал из города на «Запорожце», гружёным сверху рейками, брусками и досками… Специально для возведения этого навеса. Помню, как бабушка была довольна навесом и возможностью пить чай на свежем воздухе, а не в сырой землянке. До чего непритязательны были раньше люди. На их долю выпала и революция, и гражданская война, и Великая Отечественная… Они умели радоваться самой малости, любому пустяку. Не то, что мы, баловни цивилизации. Мне иногда страшно себе представить, что станет с окружающими меня людьми, если случится катастрофа, и прекратится подача электричества. Надолго прекратится, на месяцы… Вежливость и тактичность исчезнут, а проявятся самые тёмные качества человеческой натуры… Я стряхнул с себя, как наваждение, эти мысли. Положив гостинцы на стол, подошёл к бабушке и обнял её.
– Ты пришёл?! Вот и славно, будем пить чай. Садись.
И уже сидя у кухни, под навесом, плотно увитым лианоподобным растением с разноцветными цветами, я подумал: «Как прекрасно быть гостем! У своей бабушки! Ну, кто ещё, тебе, балбесу, нажарит сладких пирожков с ежевикой и абрикосом, нальёт чаю?! И вообще, кто будет тебе рад потому, что ты – это ты, а не элемент, носитель чего-то, каких-то благ.»
На дощатом столе, укрытом клеёнкой, стояли сверкавший боками самовар, вазочка с вареньем, тарелка с пирожками и чашки под чай. Самовар кипел и дымил от углей внутри его. Заварной чайник, венчавший верх самовара, покрылся сизым налётом… Сквозь вьюн, плотно обвивший навес, пробивалось солнце, скользя солнечными пятнами по стенам и столу, высвечивая, как прожектором, назойливых ос, прилетевших на сладкое и стремившихся влезть в стекляшку с вареньем. Бабушка засыпала меня вопросами, выслушивала ответы и, между делом, наливала чай из самовара и пододвигала поближе к внучку тарелку с пирожками.
Конец ознакомительного фрагмента.