Бригантины поднимают паруса
Шрифт:
Она покосилась в мою сторону с подозрением:
– Звучит как-то двусмысленно… Вообще-то для арабов мы все франки. Которые однажды остановили натиск их армии ислама в Европу почти под Парижем. Располагайся, можешь сделать кофе… а я сейчас вернусь.
Я проводил ее взглядом, уже подключился к внутренней сети и вижу маленькую комнату, которая вроде бы не существует в доме, так как защищена от любого подслушивания, оттуда свяжется со своими и получит инструкции, а я, понятно, за это время приготовлю кофе.
Для этого не нужно даже спускаться на первый этаж, вон на столе небольшой портативный аппарат на две чашки, моментально размелет зерна, приготовит и разольет по чашкам, а еще и пискнет «Готово!»
Когда она вышла, освеженная и поправляющая волосы, якобы все это время провела в душевой комнате, хотя в самом деле заскочила туда на минутку, я уже поставил на стол две чашки горячего парующего кофе и раскладывал на широкой плоской тарелке печенье.
– Ого, – сказала она и села напротив, – и печенье отыскал… Тебя в разведчики взяли не из домушников?.. Ой, и кофе латте.
Я сказал скромно:
– Мне показалось, что это тебе подходит больше. Что-то в тебе эдакое латтетное…
В ее взгляде промелькнуло удивление.
– Почему латте?
– Тебе идет, – объяснил я. – По твоему психологическому характеру подходит именно латте и в меньшей степени капучино.
Она указала взглядом на мою чашку:
– А себе эспрессо?
– Ну да, – ответил я и сделал большой глоток, выказывая, что мне начхать на древние правила этикета, – потому что я экспрессионист временами. Могу экспрессивные картины рисовать, но не стану.
– Почему?
– А на фига? – спросил я.
– Ну… это же высокое искусство.
Я сделал еще глоток, закрыл глаза от удовольствия.
– Хрень. Все хрень.
– Грубый ты, – сказала она с отвращением. – И невежественный.
– Лет через сорок-пятьдесят, – пояснил я, – не будет никакого искусства.
– Будет, – возразила она с вызовом.
Я взял печенье, переспросил:
– В новом мире?
Она сказала резко:
– А что будет?
– Вместо извозчиков появились самобеглые коляски, – сказал я. – Это еще могли предположить. Но вот Интернет никто и представить себе не мог… Прекрасное печенье, люблю восточные лакомства!.. А новый мир будет в миллион раз непохожее… Да что там миллион! Вообще будет другим. Будь у тебя сейчас диапазон зрения пошире… ну-ну, не обижайся, я говорю о шкале инфракрасного до ультрафиолета, включая рентгеновское и прочие возможности видеть в гамма-лучах и всех прочих… так вот, ты бы видела эти картины… гм… иначе. Как нечто крайне примитивное и не использующее возможности. Что-то вроде детских каракуль, только хуже и глупее.
Она хмуро смотрела, как я жру восточные сласти и запиваю и без того сладким кофе, что крайне неинтеллигентно, но трансчеловеку насрать на то, что считается интеллигентностью в уходящем в прошлое веке, у трансчеловеков собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.
– Ладно, – сказала она с вызовом, – если ты такой продвинутый, то как отбить эти заряды?
Я допил кофе, с сожалением посмотрел на кофейный агрегат.
– Отбить, это в каком смысле?
– Прямом.
– Понял-понял… Если заказать ему вторую, перегорит от усердия?
– Нет, – буркнула она.
– Тогда от жадности?
Она повернулась, коротко взмахнула рукой наискось и по горизонтали, словно режет кому-то горло. Аппарат недовольно загрохотал, с треском перемалывая зерна, а я подумал, что кофе она пьет сама часто, судя по жесту: обычно самые простые присваиваем наиболее частым командам.
Я сам поднял и взял чашку, но огонек мигнул, предупреждая, что сейчас хлынет еще струя.
Эсфирь молча ждала, когда я наполню и поставлю обе чашки на стол, взяла свою и взглянула в упор.
– Так как?
Я сказал задумчиво:
– А если попробовать другой путь…
– Ну-ну? – сказала она в нетерпении. – Что-то ты какой-то заторможенный. Или еще не отмерз после своей Тугусии?
– Когда смотрю на тебя, – пояснил я, – такую злую и кровожадную, так хочется проявить себя в чем-то гуманитарном… Например, обойтись без стрельбы простым жульничеством.
Она посмотрела исподлобья.
– А сумеешь?
Я спросил обиженно:
– Думаешь, жульничать умеют только евреи?.. А вдруг я родом с Украины?.. Ага, вздрогнула. То-то.
– Говори, – сказала она в нетерпении. – Ты многословный, как итальянец.
– Если прийти к Хиггинсу, – сказал я, – и сообщить ему, нам, дескать, известно, что с Украины вам продали ядерные заряды. Конечно, наши информаторы поступили непорядочно, поделившись такими сведениями, но за пару сот долларов некоторые и мать родную продадут, а что уж говорить, если речь о миллионе за такую информацию?
Она поморщилась.
– Вот так все просто?
– Иногда простота, – сказал я скромно, – лучше заумности. Ладно, отвергая мою святую простоту, предложи хитрый еврейский вариант.
Она старательно подумала, у женщин это заметно, это у нас никак не выражается, потому что все время о чем-то да думаем, пусть даже о бабах, а вот когда задумывается женщина – это всегда зрелище, пусть даже и не такое умилительное, как когда о чем-то размышляет такое забавное существо, как, к примеру, Катенька.
– А если зайти с другого конца? – поинтересовалась она.
– Это по-еврейски, – одобрил я. – С какого?
– Отыскать шейха Хашима, – предложила она. – Покупающего эти заряды.
– И что ему скажем? – спросил я. – Посоветуем стать демократом?.. Ни один мужчина не согласится!
– Почему?
Я ответил по-еврейски вопросом на вопрос:
– А ты знаешь, какой у него гарем?
Она сказала язвительно:
– А при хорошем гареме ни один мужчина не пойдет в демократию?
– Конечно.
– Ни при каких условиях?
Я двинул плечами.
– А какие могут быть условия предпочтительнее? Миллионы, миллиарды долларов? Так их добывают, чтобы покупать женщин. Какой мужчина согласится на обратный обмен?