Бриллиант раджи
Шрифт:
Несколько раз он однако решился украдкой взглянуть на интересовавшую его ложу и один раз ему даже показалось, что он встретился глазами с молодой девушкой. По его телу пробежала дрожь, в глазах замелькали все цвета радуги. Чего бы он не дал за то, чтобы услышать, о чем говорили между собой Ванделеры! Как ему хотелось навести на их ложу бинокль и хорошенько посмотреть на их позы и выражение лиц! Но у него на это не доставало мужества. Он знал, что в ложе Ванделеров решается его судьба, но не только не мог вмешаться, а должен был, в бессильной тревоге, пассивно ожидать результата, сидя там, где его посадили.
Но вот действие кончилось. Занавес упал, и публика стала выходить, пользуясь антрактом. Нисколько не будет странно, если выйдет из залы и он вместе с другими, и ничего не будет удивительного в том, что он пройдет мимо самой ложи, потому что другой дороги нет. Призвав на помощь все свое мужество и низко опустив глаза, Фрэнсис направился к ложе. Он шел очень медленно, потому что впереди двигался еле-еле какой-то пожилой джентльмен, страдавший одышкой. Что ему сделать, когда он будет проходить мимо ложи? Назвать Ванделеров по фамилии? Вынуть из своей петлицы цветок и бросить в ложу? Или просто устремить долгий и томный взгляд на молодую девушку, которая ему или сестра, или невеста? Размышляя обо всем этом, он между прочим, вдруг вспомнил свою прежнюю спокойную жизнь и службу в банке — и ему сделалось невольно жалко своего тихого прошлого.
К этому времени он дошел, наконец, до самой ложи, так и не придумав, что ему сделать. Он повернул голову, поднял глаза — и не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от разочарования. Ложа была пуста. Пока он медленно проходил к ней, мистер Ванделер и его дочь потихоньку скрылись.
Кто-то сзади учтиво напомнил ему, что он сам стоит на месте и другим не дает пройти, загораживая проход. Тогда он машинально пошел вперед и без сопротивления позволил толпе увлечь себя прочь из театра. На улице, где давка сейчас же прекратилась, он остановился и очень скоро опомнился на прохладном ночном воздухе. Он с удивлением почувствовал, что у него жестоко болит голова, и что он не помнит ни одного слова из только что виденных им двух актов. Возбуждение прошло и сменилось непреодолимым желанием поскорее лечь спать. Он подозвал фиакр и поехал домой в состоянии крайнего изнурения и с чувством глубокого отвращения к жизни.
На следующее утро он стал подстерегать, когда мисс Ванделер пойдет на рынок, и ровно в восемь часов увидел ее, идущую по переулку. Одета она была просто, почти бедно, но в том, как она несла голову, во всех движениях ее гибкого тела было что-то благородно-аристократическое. Даже ее корзина, которую она держала как-то особенно ловко и красиво, казалась не простой хозяйственной вещью, а украшением. Фрэнсису казалось, что она всюду на своем пути должна вносить солнечный свет и разгонять мрак. Он вбежал в подъезд и, когда она проходила мимо, окликнул ее сзади по имени:
— Мисс Ванделер!
Она обернулась и, как только увидала его и узнала, сейчас же смертельно побледнела.
— Простите меня, — сказал он ей. — Видит Бог, я не хотел вас пугать, да во мне и нет ничего страшного. Поверьте, я действую скорее по необходимости, чем по доброй воле. У нас с вами столько общего, а между тем я, к сожалению, нахожусь в потемках. Мне бы многое следовало сделать, но у меня связаны руки. Я даже не знаю, что я должен чувствовать, не знаю, кто мои друзья и кто мои враги.
Она с трудом проговорила — голос долго ее не слушался:
— Я не знаю, кто вы такой.
— Знаете, мисс Ванделер, — возразил он. — Простите мою настойчивость, но я убежден, что вы лучше меня знаете все. А вот именно мне прежде всего и хотелось бы узнать, кто я. Скажите мне все, что вы об этом знаете, — умолял он. — Скажите мне, кто я и кто вы и почему моя и ваша судьба оказались в какой-то связи. Окажите мне маленькую помощь в жизни, мисс Ванделер, скажите одно или два словечка мне для руководства, скажите мне хоть только фамилию моего отца — и я вам останусь благодарен на всю жизнь.
— Не буду пытаться вас обмануть, — отвечала она, — я знаю кто вы, но только я не имею права говорить.
— Скажите мне, по крайней мере, что вы не сердитесь на меня за мою смелость, и я запасусь терпением и буду ждать, — сказал он. — Если мне не следует это знать — что ж, обойдусь и без этого. Это жестоко, но я могу это перенести. Только не увеличивайте моего горя, не заставляйте меня думать, что я своим поступком сделал из вас себе врага.
— Вы поступили вполне естественно, — сказала она, — и мне на вас не за что сердиться. Прощайте.
— Как «прощайте»? Неужели совсем?
— Этого я не знаю сама, — отвечала она. — Во всяком случае на сегодня прощайте.
С этими словами она удалилась.
Фрэнсис вернулся к себе в комнату с совершенно перепутанными мыслями. Работа над Евклидом продвигалась у него очень туго, он гораздо больше времени проводил у окна, чем у своего самодельного письменного стола. Но около дома с зелеными ставнями до самого полудня не случилось ничего интересного, если не считать возвращения мисс Ванделер с рынка и встречи ее с отцом, который сидел на веранде и курил трихинопольскую сигару. Время было завтракать. Молодой человек сбегал в ближайший ресторан, наскоро утолил голод и торопливо вернулся к дому на улице Лепик. Мимо сада верховой лакей проводил оседланного коня. Швейцар дома, где жил Фрэнсис, стоял в подъезде, курил трубку и любовался ливреей и лошадьми.
— Взгляните, — сказал он молодому человеку, — какие прелестные лошади! Какой элегантный костюм на лакее! Это верховой выезд брата господина де Ванделера, который приехал к нему с визитом. Этот брат — большой человек, генерал у вас на родине. Вы, вероятно, знаете его понаслышке.
— Откровенно вам скажу, я никогда и не слыхал до сих пор о генерале Ванделере, — отвечал Фрэнсис. — У вас в Англии генералов очень много, а я служил всегда по гражданской части.
— У него недавно украли огромный индийский бриллиант, — продолжал швейцар. — Уж об этом-то вы в газетах наверное читали.
Отделавшись кое-как от словоохотливого швейцара, Фрэнсис прибежал к себе наверх и сейчас же бросился к окну. Как раз под тем местом, где приходился просвет в листве каштана, сидели два джентльмена и беседовали, покуривая сигары.
Генерал, краснолицый мужчина с военной выправкой, имел со своим братом заметное фамильное сходство, черты лица были похожи, было что-то общее во властных, непринужденных манерах, но генерал был старше, меньше, как-то зауряднее с виду, сходство его с братом было довольно карикатурное, и рядом с диктатором он казался бледным и ничтожным.