Бриллиант
Шрифт:
Его глаза подозрительно сузились, и я прикусила язык, когда он пробормотал:
— Алиса, ты понимаешь, что я не могу позволить тебе выносить Адама из этого дома?
— Нет необходимости быть настолько осторожным, — возразила я. — Но конечно, если это причина для того, чтобы я вернулась как можно скорее…
Ребенок на моих руках довольно булькал, схватившись ручкой за мой палец, и казалось, был очарован изумрудами на нем. Темные глаза Адама озарились, когда он уставился на блестящие мамины камни. Взяв его другую ручку, я поцеловала каждый крошечный пальчик, один за другим, разыгрывая любовь, материнскую преданность,
— Будет приятно немного подышать свежим воздухом и снова увидеть городскую жизнь. Такое большое количество времени в закрытом помещении очень давит и угнетает.
Говорила ли я слишком много? Закралось ли у него подозрение? Занятый чтением своей корреспонденции, он долго не удостаивал меня ответом. Томительная тишина комнаты нарушалась только звоном ножа, которым он намазывал маслом тост, а затем резким активным звоном его ложки в чашке. Но потом он наконец взглянул и ответил:
— Очень хорошо! Мы пойдем к почтовому ящику вместе, вскоре после завтрака. Я только должен закончить несколько дел в своем кабинете.
Отнеся Адама наверх к Нэнси, я побежала в свою комнату и взяла шляпу. Остановившись и затаив дыхание позади закрытой двери, я с усилием прислонилась спиной к ней, так что мои лопатки заболели от нажима. Я покопалась в кармане, проверяя в сотый раз, что печать и письмо все еще благополучно лежат внутри. Нервничая, что этот план может сорваться в самый последний момент, я попятилась к гостиной, с облегчением обнаружив, что она пуста, и услышала низкие мужские голоса, доносившиеся из кабинета Тилсбери. Зная, как этот опасно, я поспешно достала свой секретный листок, положив его позади того, что был оставлен на столе, и затем сильно трясущимися руками свернула оба листа вместе, запечатав в один конверт и быстро указав внизу адрес. В конце, но не в последнюю очередь, я прижала печать, все время опасаясь, что это окажется неудачно, что Тилсбери на самом деле разгадал мой план и только играл моими чувствами, как кот с мышью, готовясь разрушить все мои надежды одной внезапной и смертельной атакой.
Но немного позже он взял мою руку, сопровождая вниз по ступенькам, и вывел в душный пасмурный, грязный и унылый день. Несмотря на недавнее горе и боль, я чувствовала себя странно радостной и возбужденной, и казалось, все, что я должна была сделать теперь, это следовать за ним, наблюдать, как он опускает руку, бросая все свои письма в ящик, а затем повторить его действия, отправив свое письмо вслед. И это удалось, письмо действительно было отправлено! Благополучно отданное на эффективное попечение королевской почты — и в течение всего нескольких минут после выхода из дома!
Мы вернулись домой не сразу. Мы гуляли почти два часа, хотя и не заходили в город. Сначала мы прошли мимо высоких стен бараков, и я знала, что если мы продолжили бы тот путь, то скоро прибыли бы в Глочестер, и испугалась, что он мог привести меня туда. Вся сцена моего последнего пребывания там стремительно и непроизвольно пронеслась в моем сознании. Мог ли он там вколоть мне наркотик, изнасиловать или убить меня? Он мог бы тайно заманить меня туда и бросить голодать, в то время как сам бы уехал в Америку, забрав моего сына с собой. Но этот сильный страх оказался необоснованным, и скоро мы вышли на короткий узкий переулок с воротами в конце, выходившими на Лонг-уок, и, несмотря на теплый
Некоторое время мы сидели у ее основания, отдыхая, затем Тилсбери начал кружить вокруг скал, его волосы и одежда развевались, взъерошенные сильным порывистым бризом. Встав передо мной еще раз, он повернулся, чтобы пристально поглядеть вдаль. Среди шумного порывистого и гневного ветра послышался его смех:
— Я люблю приезжать сюда. Я буду скучать по этому месту. В ясный день отсюда можно увидеть почти весь Лондон. С этой самой точки, говорят, Генрих Восьмой смотрел на горизонт, ожидая, когда зажгутся гигантские маяки, сообщая ему, что Энн Болейн казнена.
С трудом сглотнув, надеясь, что мой голос не выдал ни страха, ни неловкости, которые я чувствовала, я ответила:
— Возможно, тогда вы намереваетесь убить меня. Интересно, сколько жен, законных или нет, вы хотели бы увидеть мертвыми?
— О, разве он не любил жену, которая подарила ему сына?.. — его улыбка выглядела загадочной. — И она умерла весьма естественно, после родов, хотя говорят, что он никогда не скорбел из-за этой потери. Но Алиса, моя дорогая, ты намного более здорова и значительно нужнее, чем она.
Когда мы возвращались, между нами повисла тяжелая тишина, словно неестественный и задумчивый компаньон. Когда мы сошли с гравия и направились по выжженной желтой траве, под нашими ногами зашуршали высохшие листья, рано опавшие из-за жарких дней. И чем ближе мы приближались к замку, тем более ясно я видела высоко поднятое королевское знамя, трепетавшее от душного влажного бриза. Оно объявляло, что Виктория «дома», а моя мама никогда больше не возвратится домой.
Маленькая заминка возникла, как только мы вернулись. Когда я сняла свою шляпу, Тилсбери, направляясь в свой кабинет, внезапно оглянулся через плечо и сказал:
— О, я забыл сказать об этом раньше, но я заметил, что с моего стола исчезла печать, очевидно, ты взяла ее для своего письма. Никто не должен входить в эту комнату в мое отсутствие. Она должна была быть заперта… это оплошность со стороны Уильяма и ошибка, которую он не должен повторить снова. Там хранится много личных и ценных бумаг. Никто, кроме меня, не имеет права касаться их. Так что, если тебе потребуется печать в будущем, пожалуйста, будь добра, спроси сначала меня. Или сообщи Уильяму. У него имеются самые разные принадлежности.
Затем он развернулся на пятках, так что показалось, будто на вощеном полированном полу взвизгнула крыса, и вошел в свой кабинет.
В полдень, два дня спустя, я сидела в гостиной, пытаясь читать, когда раздался громкий стук в переднюю дверь. Тилсбери отсутствовал, но я услышала, как Уильям отправил стучавших, предложив им оставить карточку. Когда я выглянула через дверь, в моем теле каждый нерв передернуло от ожидания. Я увидела кухарку, стоявшую на последней ступени и державшую закрытый черный зонтик. Игнорируя его запрет, она говорила с вызовом, вытягиваясь на цыпочках и выглядывая через его плечо. Увидев меня, она громко позвала: