Бриллиантовый крест медвежатника
Шрифт:
– Кто здесь у вас содержится? – шепотом, что вышло совершенно непроизвольно, спросил Савелий.
– Отпетые из отпетых, – так же шепотом ответил, не скрывая восторга, Агафонов. – На первом этаже, например, отбывает бессрочное наказание крестьянин Псковской губернии Орлов, сумевший сбежать с Сахалинской каторги со своим товарищем и съевший его по дороге. Всего его обглодал, до самых костей. За его плечами сорок одно убийство, – с каким-то восхищением добавил Агафонов и продолжил: – Есть еще некий Фурман, эсер, одесский мещанин, убивший из револьвера за просто так двух жандармских офицеров. Там же отбывает двадцать лет каторги бомбист Доценко, взорвавший заодно с могилевским вице-губернатором двух малолетних девочек-двойняшек с их старой няней и гувернанткой. А второй этаж – просто одна элита! – заулыбался во весь рот Агафонов. – Чего только стоят товарищи Гейшман и Закгейм, осужденные за покушение на белостокского полицмейстера Мацевича. Они расстреляли его коляску из автоматического оружия под названием «пулемет». Буквально превратили ее в решето. Но полицмейстер был только легко ранен. Оба получили по пятнадцать лет. Три уже отсидели. С ними участвовал в покушении и третий террорист, Гирш Немезуицкий, но он в одиночке сошел с ума и теперь пребывает в бесконечной нирване в Скорбном доме под городом Вильно. Еще постояльцами второго этажа являются обрусевший француз Обриен ле Ласси, потомственный аристократ, кажется, даже маркиз, выпустивший кишки янычарским ножом своему родственнику генералу Бутурлину с целью завладеть его миллионами. Однако не вышло, и он получил бессрочную каторгу. А в самой крайней камере, без соседей справа и слева, сидит с двадцатипятилетним сроком знаменитый церковный вор Варфоломей Стоян…
– Тот самый кощун, что похитил национальную святыню, явленную чудотворную икону Казанской Божией Матери? – перебил Агафонова Савелий.
– Он самый, – с гордостью кивнул помощник начальника тюрьмы. – Я же говорю, господин статский советник, что здесь у нас одни знаменитости.
– Пройдемте, пройдемте к нему, – загорелся вдруг «помощник председателя». – Меня всегда интересовали святотатственные преступления, вернее, люди, их совершившие. Ведь понять, что ими руководило, значит найти тропинку к их заблудшим душам…
Железная дверь камеры с двумя замками открылась со скрипом и металлическим лязгом. По всему было видно, что случалось это на дню не часто, а может быть, и не всякий день: пищу Стояну подавали через дверное оконце, а на прогулку перед обедом могли вывести, а могли и нет.
Надзиратель отомкнул железную кровать-нары, стол и скамеечку и встал у двери, пропуская Савелия.
– Я бы просил оставить нас вдвоем и закрыть дверь, – твердо заявил Постнов-Родионов. – Иначе нужного мне общения с арестантом просто не получится. Он не будет откровенен со мной, да и я не смогу точно находить для него нужные слова.
– Оставлять посетителей наедине с заключенными не положено, – сказал Агафонов. – И опасно, – добавил он елейным голосом, нежно и ласково глядя на Родионова.
– Вы, верно, забыли о моем предписании, господин помощник начальника тюрьмы? – посмотрел на него в упор Савелий. – Там черным по белому написано: не чинить препятствия и всячески содействовать мне в выполнении моей миссии. Вы что, имеете что-то против оного документа?
– Нисколько, господин Постнов, – быстро сморгнул Агафонов. – Видите ли, – начал он не сразу, – наши арестанты, особенно долго находящиеся в одиночных камерах, все немного не в себе, и один Господь Бог знает, чего от них можно ожидать. Были случаи, когда они бросались на прогулке друг на друга без ссор и вообще без всяких видимых на то причин. Просто зашел ум за разум. И я не могу дать вам никаких гарантий, что этот Стоян…
– Но он же не убийца, – быстро перебил помощника Родионов. – Он просто обыкновенный церковный вор. Самое большее, что мне грозит, – добродушно улыбнулся Савелий, – так это то, что он украдет у меня нательный крестик или образок святой Девы Марии, который я всегда ношу с собой.
– Что же, я вынужден подчиниться, – с легким поклоном ответил Агафонов. – В конце концов, вы статский советник, я только коллежский секретарь. Так что, – добавил он, – вся ответственность ложится на вас.
– Это вне всякого сомнения, – сказал Савелий и мягко добавил, глянув в сторону надзирателя: – Голубчик, закройте, пожалуйста, за мной дверь.
Он прошел в камеру. Дверь за ним, лязгнув, закрылась, и тотчас в волчке нарисовался глаз мордатого надзирателя.
Стоян сидел на кровати и с интересом посматривал на неожиданного визитера. Гость был чуть выше среднего роста, голубые с серинкой глаза смотрели открыто и прямо, бородка и усы были аккуратно подстрижены, а в петлице его костюма дорогого сукна серебрился орден Святого Владимира. Но было в посетителе и еще нечто такое, что одновременно и насторожило церковного вора, и вызывало к посетителю особый интерес.
Савелий, присев на жесткую скамеечку против Стояна, в свою очередь, тоже с любопытством рассматривал знаменитого арестанта, солидного мужчину годов под сорок, широкоплечего, с умным, не лишенным симпатичности лицом и окладистой рыжей бородой, некогда, несомненно, знавшей иной, приличествующий уход.
– Меня зовут Савелием Родионовым, – тихо сказал посетитель. – Я – вор-медвежатник. Может, слышал?
– Может, и слышал, – неопределенно ответил Стоян с кривой усмешкой.
– Корона императрицы с чудотворной иконы, которую ты увел из монастыря в Казани, у меня, – еще тише сказал Савелий. – Я пришел к тебе узнать, где ты спрятал бриллиантовый крест.
– Какой крест, какая корона? – пожал плечами Стоян, продолжая с интересом рассматривать странного визитера.
– Корона та самая, что была на ризе украденной тобой иконы и которую ты спрятал в ножке диванного стола, предварительно разрезав ее на части. Перед тем как ее разрезать, ты вынул несколько алмазов из обода и четыре крупных бриллианта из самой короны, чтобы при резке не повредить их. А крест, венчающий корону, осыпанный мелкими бриллиантами, спрятал в другое место, и его не нашли. Корона теперь у меня, и я хочу, чтобы ты отдал мне крест.
Савелий замолчал и выжидающе посмотрел на Варфоломея.
– Вот так вот запросто отдать тебе крест, осыпанный брильянтами? – усмехнулся Стоян.
– Не запросто, а за деньги, – уточнил Савелий.
– Так ты говоришь, чтобы не повредить камушки, я будто бы вынул из короны пять бриллиантов? – спросил Стоян.
– Четыре, – исправил его Родионов.
– А сколько не хватает алмазов в ободе короны? – глаза в глаза посмотрел Стоян.
– Семи, – улыбнулся Савелий.
– А я-то думаю, что в тебе такого… не срастается, – с облегчением, которое наступает после разрешения неопределенности и сомнений, сказал Стоян. – Вроде ладно все – и клифт на тебе подходящий, и орденок к месту, а сомнения одолевают. Оказывается, ты – вор, как и я. Я даже кое-что слышал о тебе, когда на воле был. И вот на тебе – ко мне приканал. Силен, уркаган, уважаю. Значит, взял корону?
– Взял, – ответил Савелий. – Только вот не целая она, креста на маковке не хватает.
– А трудно было тебе ее добыть? – попытался было увести разговор в сторону Стоян.
– Трудно, – ответил Савелий. – Так как с крестом-то?
– Тридцать косарей, и я выложу все, что о нем знаю, – просто сказал Варфоломей.
– Идет, – ответил Родионов.
– Филки при себе?
– Да, – полез в карман Савелий, воспользовавшись тем, что волчок в двери был пуст.
– Нет, все не надо, – тихо сказал Стоян. – Оставь мне тысяч десять. Они помогут мне коротать здесь дни. Теперь сорваться с этого кичмана мне уже не удастся. Заперли тут меня крепко. Остальное жонке отдашь, обещаешь?