Брисингр
Шрифт:
— Значит, эльфы даже для самих себя ни малейшей бреши не оставляют?
— Если бы они ее оставляли, Арья, например, после своего освобождения из плена могла бы связаться с королевой Имиладрис, едва прибыв в Фартхен Дур, а не мчаться в Дю Вельденварден сломя голову, как только немного пришла в себя.
— Да, наверное, ты прав. Но в таком случае, как же сам-то ты сумел посоветоваться с Имиладрис насчет дальнейшей судьбы Слоана? Ты говорил, что во время вашего с нею разговора эльфийская армия по-прежнему находилась в лесу Дю Вельденварден.
— Да, так и было, — подтвердил Эрагон. — Однако не в чаще леса, а на опушке, где охранные чары почти не действуют.
Молчание, которое повисло после его слов, было прямо-таки физически ощутимым. Насуада обдумывала просьбу Эрагона, а Эрагон прислушивался к различным звукам, доносившимся снаружи: Ночные Ястребы яростно спорили, что лучше во время сражения с пехотой — алебарда или топор; в отдалении слышался также скрип телег, запряженных волами, звон оружия и сотни других неясных проявлений жизни огромного лагеря.
Наконец Насуада спросила:
— А на что именно ты рассчитываешь, совершив столь краткий визит в Эллесмеру?
— Не знаю! — рассердился Эрагон и даже пристукнул кулаком по рукояти меча. — В том-то все и дело, что мы знаем недостаточно. Возможно, мы и там ничего нового не узнаем, но, с другой стороны, можем узнать и нечто такое, что поможет нам раз и навсегда расправиться и с Муртагом, и с Гальбаториксом. Мы ведь вчера лишь чудом уцелели, Насуада. Это даже и победой назвать нельзя! И я очень опасаюсь, что в следующий раз, когда мы столкнемся с ними, Муртаг станет только сильнее. А поскольку я знаю, что возможности самого Гальбаторикса во много раз превосходят возможности Муртага, мне и вовсе становится не по себе. Хотя он уже и так одарил моего братца поистине невероятными возможностями. Тот эльф, что учил меня… — Эрагон помолчал, колеблясь, неуверенный, что разумно произносить вслух то, что готово было сорваться у него с языка, но все же сказал: — В общем, он намекнул, что знает, каким образом сила Гальбаторикса год от года все возрастает, но пока отказался открыть мне эту тайну, считая, что мы с Сапфирой еще мало что знаем и умеем. Теперь же, после нескольких поединков с Муртагом, я надеюсь, что он все же поделится со мной этими знаниями. Более того, существует немало таких направлений магической науки, с которыми мне еще только предстоит познакомиться, и я подозреваю, что внутри каждого из этих направлений можно найти если не средство, то подсказку, как победить Гальбаторикса. Если уж мы вступаем в политическую игру с гномами, то давай, Насуада, хотя бы не рисковать нашим теперешним положением; давай попытаемся еще что-то выиграть за счет этого моего путешествия и тем самым укрепить наши позиции.
Насуада некоторое время сидела молча и почти не шевелясь.
— Я не могу сейчас принять такое решение, — промолвила она наконец. — Не могу, пока гномы не выберут себе нового короля. Так что ваше путешествие в Дю Вельденварден будет зависеть и от этого, и от того, какие шаги предпримет к этому времени Империя, и от донесений наших шпионов относительно намерений Муртага и Торна.
В течение двух последующих часов Насуада давала Эрагону необходимые наставления относительно гномов и их тринадцати кланов. Она немало рассказала ему об истории этого народа и о политике его правителей в последнее время; сообщила, чем чаще всего торгует тот или иной клан, какие имена встречаются у его представителей и каковы особенности их вождей; она заставила Эрагона запомнить названия наиболее важных туннелей, прорытых каждым из кланов, а потому как бы находящихся в его ведении. Сведений было довольно много, и все они казались Насуаде достаточно важными для решения нелегкой задачи: любым способом склонить гномов к избранию такого правителя, который был бы дружественно настроен по отношению к варденам и разделял их стремления.
— В идеале, конечно, хорошо бы трон занял Орик, — вздохнула она. — Короля Хротгара чрезвычайно уважали все его подданные, и Дургримст Ингеитум по-прежнему остается одним из самых богатых и влиятельных кланов, и все это на руку Орику. Но самое главное — Орик предан нашему делу. Он служил в рядах варденов, мы оба с тобой считаем его своим другом, а тебе он и вовсе приходится сводным братом. Я считаю, что у него есть все качества и умения, чтобы стать для гномов прекрасным правителем. — В глазах Насуады светилась самая искренняя приязнь к этому гному. — Впрочем, для гномов это, пожалуй, менее важно. Орик, к сожалению, по их меркам, слишком молод, да и его близость с варденами может оказаться непреодолимым препятствием кое для кого из вождей. Есть и еще одно препятствие: некоторые крупные кланы — достаточно назвать хотя бы два из них: Дургримст Фельдуност и Дургримст Кнурлкаратхн, — прямо-таки мечтают, чтобы после более чем векового правления клана Ингеитум корона перешла к кому-то другому. Так что, Эрагон, всеми возможными способами поддерживай Орика, но если поймешь, что его попытка взойти на трон обречена, а твоя поддержка может обеспечить успех представителю какого-то другого клана, который тоже хорошо относится к варденам, немедленно переключайся на него и начинай оказывать ему помощь, даже если это обидит Орика. Сейчас, во всяком случае, никак нельзя позволить, чтобы личная дружба вмешивалась в политику.
Когда Насуада закончила наконец свою пространную «лекцию», они еще некоторое время прикидывали, как сделать, чтобы ухода Эрагона никто в лагере не заметил. И лишь после того, как все пункты этого сложного плана были согласованы, Эрагон и Сапфира вернулись к себе и сообщили о принятых решениях Блёдхгарму.
К удивлению Эрагона, мохнатый эльф возражать не стал. Эрагон даже спросил с любопытством:
— Так ты это одобряешь?
— В данном случае я не вправе выражать свое личное мнение, — негромко промурлыкал Блёдхгарм. — Однако я вижу, что план Насуады вроде бы ни тебя, ни Сапфиру не подвергает излишней опасности. Кроме того, вы, возможно, сумеете еще и продолжить свое обучение в Эллесмере. Так что, разумеется, ни я, ни мои братья возражать против этого плана не станем. — Он поклонился и сказал: — А теперь с вашего разрешения, Бьяртскулар и Аргетлам, я пойду; меня ждут еще кое-какие дела. — И, ловко обогнув Сапфиру, эльф вышел из палатки, так что приоткрывшийся полог успел впустить внутрь лишь один яркий солнечный луч.
Несколько минут Эрагон и Сапфира сидели молча, затем Эрагон положил руку ей на голову:
«Можешь думать обо мне, что хочешь, но я буду очень скучать по тебе».
«И я тоже, маленький брат».
«Будь осторожна. Если с тобой что-нибудь случится, то я…»
«И ты тоже будь осторожен».
Он вздохнул:
«Мы пробыли вместе всего несколько дней и уже снова должны расставаться. Мне, честное слово, трудно простить это Насуаде!»
«Не обвиняй ее: она делает то, что должна делать».
«Я не обвиняю, но горький привкус все равно остается».
«Ну, так постарайся бежать со всех ног, чтобы я могла как можно скорее присоединиться к тебе в Фартхен Дуре».
«Я бы даже и не возражал быть так далеко от тебя, если б по-прежнему мог мысленно с тобой разговаривать. Это вот как раз самое худшее: ужасное ощущение пустоты. Мы ведь даже не сможем общаться с помощью того зеркала в шатре Насуады, чтобы люди не подумали, почему это ты все ходишь к ней без меня».
Сапфира моргнула, мелькнул, высунувшись из пасти, ее язык, и Эрагон почувствовал какую-то странную перемену в ее настроении.
«Что?» — спросил он.
«Я… — Она снова моргнула. — Ты совершенно прав: очень жаль, что мы не можем поддерживать мысленную связь, ибо будем слишком далеко друг от друга. Если бы мы могли мысленно разговаривать, это не только уменьшило бы нашу тревогу, но и позволило с большей легкостью противостоять проискам Империи». И Сапфира просто запела от удовольствия, когда Эрагон принялся почесывать ей нижний угол пасти, покрытый мелкими чешуйками.
26. Следы невидимки
Проделав несколько головокружительных прыжков, Сапфира перенесла Эрагона через весь лагерь к палатке Рорана и Катрины. Катрина стояла возле палатки и стирала платье в ведре с мыльной водой. Она старательно терла белую ткань о рубчатую стиральную доску, когда клубы пыли, поднятые Сапфирой при приземлении, заставили ее поднять голову и, прикрыв глаза ладонью от солнца, посмотреть на нее.
Из палатки, застегивая на ходу пояс, вышел Роран. Закашлявшись от пыли и жмуря глаза, он спросил: