Брисингр
Шрифт:
Если Иорунн, похоже, стремилась заполучить трон прежде всего как символ верховной власти, а Ганнел вроде бы не проявлял особой враждебности по отношению к варденам — хотя и дружелюбия он, пожалуй, тоже не проявлял, — то Надо открыто и весьма яростно выступал против любого взаимодействия с Эрагоном, Насуадой, Империей, Гальбаториксом, королевой Имиладрис и вообще, насколько успел понять Эрагон, с любым живым существом, обитающим вне Беорских гор. Кнурлкаратн был кланом каменотесов и каменщиков и в плане мастерства не имел себе равных; все прочие кланы зависели от опытности его мастеров и при прокладке туннелей, и при строительстве жилищ. Даже Дургримст Ингеитум нуждался в их услугах, поскольку именно они добывали самую лучшую руду для кузнецов этого клана. И Эрагон понимал: если Надо будет действовать нерешительно и не проявит должного рвения при захвате короны, то многие из вождей более слабых кланов, которые разделяют его взгляды и пока что его поддерживают, тут же от него отшатнутся и постараются занять его место. И первым будет вождь клана Аз Свельдн рак Ангуин, хотя Гальбаторикс и Проклятые почти стерли этот клан с лица земли, когда он восстал! Тем не менее члены этого клана открыто провозглашали себя кровными врагами Эрагона, когда он посетил их город, Тарнаг, и всеми своими действиями демонстрировали неукротимую ненависть и по отношению к нему, и по отношению к Сапфире, и по отношению вообще ко всему, что связано с драконами и с теми, кто на них летает. Они возражали против самого присутствия Эрагона на встречах вождей, хотя по закону, единому для всех кланов, он имел на это полное право; мало того, они заставили Совет провести голосование по этому вопросу, без всякой необходимости отложив обсуждение остальных проблем на целых шесть часов.
«Надо будет в ближайшее же время найти способ помириться с ними, — думал Эрагон. — Или, наоборот, довести до конца то, что начал Гальбаторикс. Не хватало мне только всю оставшуюся жизнь опасаться удара со стороны Аз Свельдн рак Ангуин!»
Он снова, как уже не в первый раз за эти последние дни, подождал, надеясь получить ответ от Сапфиры, но она молчала, и сердце его пронзила знакомая боль одиночества.
Сомнительной казалась Эрагону и крепость уз между разными кланами. Ни Орик, ни Иорунн, ни даже Ганнел или Надо не имели достаточной поддержки при выборе нового правителя, и поэтому все они предпринимали активные меры, направленные не только на сохранение уже имеющихся у них союзников, но и на то, чтобы переманить на свою сторону союзников своих конкурентов. Несмотря на важность грядущих выборов короля, Эрагон считал всю эту возню и все возрастающее количество интриг делом в высшей степени утомительным и тщетным.
Насколько он понимал ситуацию — а понимание это основывалось на объяснениях Орика, — прежде чем вожди кланов смогут приступить к выборам нового короля (или королевы), они должны будут голосованием решить вопрос о том, нужен ли им вообще этот новый правитель, и результат этого предварительного голосования, чтобы его приняли, должен быть подкреплен, по крайней мере, девятью голосами. Но пока что ни один из вождей, включая Орика, явно не чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы поднять этот вопрос и перейти к выборам. Как объяснил Эрагону Орик, это самая деликатная часть процедуры и в некоторых случаях, как показывает опыт, она растягивается весьма значительно.
Обдумывая сложившееся положение, Эрагон бродил по лабиринту подземных коридоров и залов, пока не оказался в каком-то странном, усыпанном сухой пылью помещении, украшенном по одной стене пятью арками и резным барельефом — по другой; этот барельеф высотой футов двадцать представлял собой изображение рычащего, грозно оскалившегося медведя. Зубы у медведя были из золота, а вместо глаз сверкали круглые граненые рубины.
— Куда это мы попали, Квистор? — спросил Эрагон у одного из сопровождавших его охранников, и голос его глухим эхом отразился от стен странной комнаты. Сейчас Эрагону казалось, что он мог бы прочесть мысли многих гномов, находившихся неподалеку, на верхних уровнях Тронжхайма, но понятия не имел, как установить с ними подобную связь.
Квистор, старший из охранников, еще довольно юный, по здешним меркам разумеется, гном лет шестидесяти, ответил ему: — Эти помещения были вырублены тысячи лет назад гримстборитхом Корганом, когда Тронжхайм еще только строился. С тех пор ими пользовались крайне редко, разве что в тех случаях, когда в Фартхен Дуре собираются многочисленные представители всего нашего народа.
Эрагон кивнул:
— А ты можешь вывести меня обратно, на поверхность земли?
— Конечно, Аргетлам.
Несколько минут быстрой ходьбы — и они оказались на широкой лестнице с невысокими, сделанными специально для гномов ступенями. Лестница вела откуда-то из недр горы к подземному переходу в юго-западной четверти основания Тронжхайма. Оттуда Квистор повел Эрагона на юг, к той крестообразной развилке, которая и делила Тронжхайм на четыре части в соответствии с направлениями стрелки компаса.
Это был тот самый отрезок коридора, через который Эрагон и Сапфира в первый раз вошли в Тронжхайм несколько месяцев назад, и Эрагон шел по нему к центру города-горы, испытывая мучительную ностальгию. Ему казалось, что за это недолгое время он постарел на несколько лет.
Этот высокий, в четыре этажа, переход прямо-таки кишел гномами. Здесь можно было встретить представителей всех кланов, и все они, разумеется, тут же обратили внимание на Эрагона, но далеко не все горели желанием радостно его приветствовать. Впрочем, за это он был им даже признателен, поскольку это спасало его от необходимости отвечать на бесконечные приветствия.
Однако, заметив целый отряд гномов из клана Аз Свельдн рак Ангуин, Эрагон внутренне напрягся. Эти гномы дружно, как один, повернулись в его сторону, хотя прочитать, что при этом было написано у них на лицах, было невозможно, поскольку на людях представители этого клана всегда прикрывали лицо пурпурными шарфами. Последний гном в шеренге успел, впрочем, плюнуть Эрагону под ноги, прежде чем исчезнуть в одной из арок вместе со своими сородичами.
«Если бы Сапфира была здесь, они бы никогда не осмелились на подобную выходку!» — сердито подумал Эрагон.
Полчаса спустя он добрался до конца этого величественного прохода и несмотря на то, что и раньше много раз бывал здесь, вновь ощутил восторг и благоговейный трепет, пройдя между колоннами из черного оникса, увенчанными желтыми капителями из циркона высотой в три человеческих роста, и оказавшись в знаменитом круглом зале — сердце Тронжхайма. Диаметр этого зала составлял не менее тысячи футов; пол здесь был из полированного сердолика с вырезанным в центре молотом и двенадцатью магическими фигурами — гербом Дургримст Ингеитум и Коргана, первого короля гномов, который и обнаружил Фартхен Дур, разрабатывая здесь золотую жилу. Напротив Эрагона и по обе стороны от нeгo открывались проходы в три других зала; такие проходы простирались во все стороны от центра города-горы. Потолка в круглом зале не было — в миле над головой виднелся выход из Тронжхайма и Убежище Драконов, где Эрагон с Сапфирой и размещались до того, как Арья разбила Звездный Сапфир. А еще выше виднелось небо, небольшой ярко-синий кружок где-то в недосягаемой вышине, точно драгоценный камень, вправленный в кольцо из скальной породы угасшего вулкана Фартхен Дур, этой полой внутри горы высотой десять миль, которая дала приют великому множеству гномов, укрыв их от всех врагов. До основания Тронжхайма через эту дыру доходило очень мало солнечного света. Город Вечных Сумерек — так назвали его эльфы. Поэтому гномы постоянно освещали его — если не считать ослепительно яркого полуденного часа в период летнего солнцестояния — бесчисленным множеством своих беспламенных светильников. Тысячи таких светильников и сейчас горели в круглом зале. Яркий светильник висел на каждой второй колонне, обрамлявшей резные аркады всех четырех уровней города-горы; еще лучше освещена была внутренность этих аркад, а также входы в различные, порой довольно странные помещения и путь к Вол Турин, Бесконечной Лестнице, спиралью опоясывавшей круглый зал. Зрелище было потрясающее, хотя и несколько мрачноватое. Светильники были разноцветными, и казалось, что все вокруг усыпано сияющими драгоценными камнями.
Однако великолепие этого света и блеска бледнело в сравнении с настоящим драгоценным камнем, самым огромным из всех Звездным Сапфиром. В круглом зале на полу гномы воздвигли деревянный помост диаметром шестьдесят футов и внутри его, в переплетении дубовых балок теперь с огромным тщанием и осторожностью восстанавливали, собирая и прикладывая друг к другу один драгоценный осколок за другим, разбитый Исидар Митрим. Обломки и осколки Звездного Сапфира, которые еще только предстояло установить на место, лежали в открытых ящиках, застеленных изнутри необработанной шерстью. На каждом ящике имелась табличка, испещренная руническими знаками. Ящики были аккуратно расставлены в западной части зала, и сейчас над ними склонялось не менее трех сотен гномов, полностью погруженных в работу; гномы подбирали и примеривали друг к другу осколки сапфира, пытаясь собрать их в единое целое. Другая группа гномов возилась внутри помоста с уже восстановленной частью самоцвета, а также строила новые крепежные конструкции.
Эрагон несколько минут наблюдал за их деятельностью, потом медленно прошелся по тому участку пола, который повредил Дурза, когда с отрядом ургалов ворвался в Тронжхайм через нижние туннели. Носком сапога Эрагон слегка поковырял полированные каменные плиты: от нанесенного Дурзой ущерба не осталось и следа. Гномы проделали огромную, потрясающую работу, восстановив почти все, что было разрушено во время битвы при Фартхен Дуре. Эрагон, правда, рассчитывал, что они увековечат память о ней каким-нибудь монументом; ему казалось необходимым, чтобы и грядущие поколения не забывали о той кровавой цене, которую гномы и вардены заплатили за эту победу в войне против Гальбаторикса.