Британия
Шрифт:
Макрон вел их по склону между деревьями; сапоги шуршали по палой листве, негромко потрескивали ветки. Вскоре земля выровнялась – они добрались до вершины холма и начали спускаться по другому склону туда, где их ждал кавалерийский эскадрон. Теперь, когда между ними и врагом находился холм, офицеры чувствовали себя в безопасности и могли разговаривать нормальными голосами, не боясь, что враг их обнаружит.
– Ты действительно считаешь, что ублюдки осмелятся выступить против нас до начала зимы? – спросил Макрон.
Катон немного подумал и коротко кивнул:
– Почти наверняка. Друиды захотят
– Да, слава богам, – с чувством прорычал Макрон. – Ублюдок знал больше трюков, чем дорогая шлюха.
Катон приподнял бровь и улыбнулся:
– Красочно.
Макрон сплюнул на землю.
– И так уж нам повезло, что мы не получим награды за то, что поймали его, да не один раз, а дважды. Все достанется какому-нибудь другому удачливому придурку.
Катон прекрасно понимал, почему его друг говорит с такой горечью. В этой истории не было никакой справедливости, но он достаточно давно служил в армии, чтобы знать: солдат редко получает то, что заслуживает. В особенности когда рядом есть политик, готовый присвоить себе чужие заслуги.
– Интересно, как Каратака примут в Риме, когда его доставят туда в цепях, – продолжал Макрон. – Надеюсь, они поступят с ним так же, как Цезарь с галлом.
– Верцингеториксом?
– Да, с ним.
Катон вспомнил о человеке, сто лет назад противостоявшем Юлию Цезарю. Галл потерпел поражение под Алезией, его взяли в плен; в течение нескольких лет он томился в римской тюрьме, и только после этого его протащили по улицам и задушили – что стало главным украшением триумфа Цезаря. «Недостойный конец для благородного врага», – подумал Катон. Он надеялся, что император Клавдий избавит Каратака от такой ужасной и унизительной смерти. Варвар храбро и неустанно сражался против Рима и заслужил уважение врагов, какие бы чувства ни испытывал Макрон.
– Надеюсь, с ним поступят иначе.
Макрон бросил на него косой взгляд:
– Жалеешь благородного варвара?
Катон улыбнулся:
– Вроде того.
– Проклятье, когда ты уже хоть чему-нибудь научишься, парень? Есть мы, и есть они – варвары, – стоящие между Римом и нашим предназначением. Если им хватит ума, они уйдут с дороги. А если нет, значит, они глупцы. В этом мире нет места для жалости. Если ты солдат, это единственное, что тебе нужно знать.
Катон пожал плечами. Обычно подобные разговоры между центурионом и старшим офицером не одобрялись, но они сражались бок о бок уже десять лет, с тех самых пор, как Катон начал службу в легионе. Наедине они продолжали общаться, как прежде, и Катон это ценил. Куда лучше иметь друга, который честно и прямо высказывает свое мнение, чем подчиненного, бездумно выполняющего приказы.
– Кроме того, – продолжал Макрон, – неужели ты думаешь, что они ответят нам тем же? Ни в малейшей степени. Они нас ненавидят и готовы трижды перерезать нам горло, если только у них получится. В благородных варваров верят только продажные сутенеры в Риме, которые сочиняют свои проклятые истории. Нет благородных варваров, есть просто варвары – и ничего больше.
– А я думал, ты давно исчерпал запас проклятий, – ответил Катон. – Почему бы тебе не оказать мне услугу и не поберечь дыхание?
Макрон поджал губы и нахмурился:
– Как пожелаете, господин префект.
Упоминание звания Катона означало, что Макрона обидело пренебрежительное отношение к его словам. Префект вздохнул и молча последовал за другом. За деревьями они увидели просвет и через мгновение вышли на тропинку, ведущую через лес. Здесь они, тяжело дыша, остановились и принялись озираться по сторонам, но нигде не увидели солдат, с которыми вместе вышли из крепости.
– Что-то я не узнаю это место, – пробормотал Катон. – Наверное, наши парни чуть дальше.
– И где?
Префект поднял голову, посмотрел на вершину горы и заметил несколько утесов, которые видел раньше.
– Налево. Пошли.
Они быстро зашагали по тропе, заросшей по обеим сторонам деревьями, в ветвях которых шелестел ветер. Довольно скоро тропа свернула и пошла дальше вдоль склона, и в пятидесяти шагах впереди они увидели патруль. Десять мужчин ждали их рядом со своими лошадьми, один держал в руке поводья офицерских скакунов. Их плащи, штаны, сапоги и бока лошадей покрывал толстый слой грязи. Заметив офицеров, декурион Мирон подал сигнал, и его люди приготовились вскочить в седла.
– Ты был прав, декурион, – сказал Катон, когда они подошли к патрулю. – Тут назревают проблемы.
Мирон склонил голову, довольный тем, что командир согласился с его выводами.
– Ваш приказ, командир?
– Возвращаемся в форт. Затем доложим легату о том, что мы видели.
– И что, по-вашему, сделает легат Квинтат? – удивленно взглянув на него, спросил Мирон.
– Не наше дело обсуждать решения легата, декурион. – Катон вскочил в седло и отдал приказ: – По коням!
Остальные сели на лошадей в сопровождении дружного ворчания, скрипа кожи и фырканья могучих скакунов. Как только они взяли поводья в левые руки и поставили копья в углубления в стременах, Катон махнул рукой, показывая вперед, и поскакал по тропе, такой узкой, что римлянам пришлось некоторое время ехать колонной по одному, но вскоре лес остался позади, и они оказались на открытом пространстве. Здесь Макрон пришпорил коня, догнал префекта и поехал рядом с ним.
– Мы должны приготовиться к маршу, господин префект. На случай, если Квинтат отдаст приказ выступить.
– Да, я понимаю. Я хочу, чтобы ты сделал подробную опись наших припасов; я позабочусь о том, чего не хватает. Нам совсем не нужно повторения того безобразия, что произошло ранней осенью.
Макрон с энтузиазмом кивнул. Два отряда под командованием Катона получили тогда приказ охранять вещевой обоз, и начальник снабжения поставил их в самый конец очереди на получение снаряжения. Только когда Катон прижал к стенке младшего офицера, отвечавшего за снабжение, и устроил ему настоящий разнос, его люди, наконец, получили все необходимое. Он понимал, что, если Квинтату придется вступить в новую кампанию, жизненно важно, чтобы «Кровавые вороны» и его легионеры имели достаточное количество припасов и снаряжения для тяжелых сражений в горах.