Бритва Дарвина
Шрифт:
«Я настоящий параноик, – подумал Дарвин, когда его ночная вахта только началась. – Какого черта русским вообще понадобится снова ловить меня?»
Но в глубине души он знал ответ. И Юрий Япончиков, и Павел Зуев – профессиональные, опытные снайперы. Изо всех солдат на свете только снайперы специально обучены сражаться с личностью. Морская пехота и армия могут разбиться на небольшие подразделения и сражаться против небольших подразделений или даже одного-единственного врага. Но только снайпер обучен устраивать засаду и пускаться на самые изощренные хитрости, чтобы убить намеченную личность. И снайперы всегда мечтают
Дарвин не знал, раздобыли ли русские и их американские наниматели его личное дело, но он не хотел рисковать, полагаясь на их неведение, что когда-то он был снайпером. Более того, Япончиков и Зуев трижды пытались его убить и трижды терпели поражение. И если Дарвин разбирался в мировоззрении снайперов, а он разбирался, такой человек, как Япончиков, никогда не оставит работу незавершенной. Это не в его правилах.
Дар припомнил один мультфильм про какого-то короля. Король сидел на троне и думал: «Я, конечно, подозрителен. Но достаточно ли я подозрителен?»
Ночь тянулась медленно. Дарвин убедился, что свет монитора его не выдаст, и начал проверять показания видеокамер, переключив наружные камеры на инфракрасное изображение. На дороге – никого. В открытом поле перед хижиной – никакого движения. По крайней мере, камеры ничего не зафиксировали. Никого нет и в трехстах ярдах напротив, в снайперских укрытиях. В домике тоже пусто, никаких незваных гостей.
Дар поймал себя на том, что его мысли потекли в совершенно ином направлении. И позволил себе думать о чем угодно, только бы не заснуть.
Он вспомнил о философии стоиков, которую изучал на протяжении стольких лет. Дарвин знал, что о стоиках думает обычный человек – если вообще он о них думает. Средний человек считает их поборниками девиза «Выдерживай и воздерживайся!». Но средний человек понятия не имеет, что это значит. Они с Сид говорили об этом. Она понимает сложность философии стоиков – Эпиктета и Марка Аврелия. Она понимает, что жизнь делится на составляющие, которые никто не в состоянии контролировать (и здесь требуется все твое мужество), и составляющие, которые можно и нужно контролировать (и здесь требуется особая осмотрительность). Эта философия так долго была частью его жизни, что в эту ночь Дарвин впервые с изумлением перебирал привычные истины и подвергал их сомнению.
«Больше вообще не рассуждать, каков он – достойный человек, но таким быть», [31] – писал Марк Аврелий. Дар пытался жить, следуя этому правилу.
Чему еще учит Марк Аврелий? Цепкая, почти фотографическая память Дарвина услужливо подсунула ему новое изречение. «Не забывай, что этот кусок земли таков же, как и любой другой; и что все здесь – такое же, как и на вершине горы, и на берегу моря, и где угодно. И ты увидишь, что все совершенно так, как сказал Платон, и что жизнь в стенах города такова же, как и в овечьем загоне на горе».
31
Марк Аврелий. Размышления. Кн.10.
Что ж, так и есть – он в прямом смысле устроил себе загон на горе. Но что касается чувства, которое выражают эти замечания Платона и Марка Аврелия, то в глубине души он не был с ними согласен. После смерти Барбары и ребенка Дарвин не мог больше жить в Колорадо. Как ни странно, но эта гора, этот город на побережье – они стали для него началом новой жизни.
И вот все едва не закончилось. Неподалеку отсюда русские пытались убить их с Сидни и сфотографировали его во всех местах, где он бывал.
Дарвин не чувствовал ни злости, ни приближающейся каталепсии – он похоронил эти чувства много лет назад. Лишь с иронией следил за неудачными попытками загнать его в могилу, гнев больше не имел над Дарвином власти, не мог овладеть им. Но теперь, лежа на склоне горы, он вынужден был признаться самому себе в тайной надежде, что русские все-таки приедут за ним. Вопреки логике и здравому смыслу, эта надежда продолжала гореть в его сердце.
Каждый раз, когда Дарвин исследовал место очередной катастрофы, он вспоминал слова Эпиктета: «Скажи мне, где я могу избегнуть смерти: отыщи для меня край, куда я должен пойти, покажи людей, к которым не приходит смерть. Придумай заклинание от смерти. Если не сумеешь, чего ты хочешь от меня? Я не могу избегнуть смерти, но разве я умру, рыдая и дрожа?.. Поэтому, если в моих силах изменить обстоятельства, я изменю их; но если нет, я готов вырвать глаза тому, кто стоит у меня на пути». [32]
32
Эпиктет. Беседы. Кн.1.
Эпиктет наверняка написал это с тенью иронии, но Дарвин действительно был готов вырвать глаза у русских, если они снова явятся по его душу. Он потрогал нож, висевший на поясе. Прошлым вечером Дар целый час точил его, хотя от одной мысли о том, как холодная сталь входит в живое человеческое тело, ему становилось не по себе.
«Но что же подобает делать настоящему человеку? – А на это, брат, ответить можешь только ты сам. Спрошу и я у тебя: как узнает бык, что он один так силен, что может защитить свое стадо от хищного зверя? И почему он бросается навстречу врагу, а не убегает прочь?» [33]
33
Эпиктет. Как поступает «настоящий человек».
Черт бы побрал этого Эпиктета! Дарвин вовсе не считал себя храбрецом… или быком. И у него нет своего стада, которое нужно защищать от хищного зверя.
«Сид», – пришла внезапная мысль. Но он только усмехнулся. Пока он здесь лежит, прячась в темноте среди камней, в сорока милях от города и опасности, Сидни Олсон готовится брать штурмом плохих парней. Это она защищает стадо от хищных зверей.
Шли часы. Дарвин ворочался, устраиваясь поудобнее, оглядывал местность через инфракрасные очки и проверял изображение видеокамер, слушал шум ветра в соснах (машинально прикидывая скорость ветра) и постепенно разбирал по косточкам философию, по которой строил всю свою предыдущую жизнь.
«Человек – это душонка, обремененная трупом», – учил Эпиктет. Повидав в своей жизни достаточно свежих трупов, Дарвин не мог не согласиться с этим утверждением. Но за последние несколько недель – за время, проведенное с Сидни, – он не чувствовал себя трупом, оживленным слабой искрой души. Он вынужден был признать, что почувствовал себя живым.
В 5.00, уставший и продрогший, сна ни в одном глазу, Дарвин заново пересмотрел онтологические и понятийные базисы своей философской системы и пришел к выводу, что был полным идиотом.