Бродячие мертвецы

Бойков Михаил Матвеевич

— Что ты предлагаешь? — спросил Дохватов Холмина.

— Я предлагаю следующее: расследование этого мертвецкого дела возложить на меня и вот на товарища… Дмитрий Лукич, кажется?

— Точно, товарищ начальник! — приподнялся на кончике стула милиционер.

— А я что же буду делать? — спросил агент.

— Вам, Василь Петрович, придется немного отдохнуть под арестом, — ответил репертер.

— Что?! — заорал Дохватов.

— Не волнуйтесь, Василь Петрович, — остановил его Холмин. — Это необходимо для пользы дела. Ведь нам надо найти какой-то выход из положения,

создавшегося в результате нашего ареста. Если Дмитрий Лукич выпустить нас обоих, то это вызовет подозрение у тех, у кого мне не хотелось бы его вызывать. Если же он «освободит» меня одного и, через своих осодмильцев, распустит слух о том, что только вы подозреваетесь и обвиняетесь в убийстве, то это будет несколько приемлемей. Могу, конечно, отсидеть под арестом и я. Но дело в том, что у меня уже есть некоторые соображения об интересующих нас… мертвецах.

Дохватов подумал, поморощился и… согласился:

— Ладно. Согласен сидеть. Но только тут, а не в подвале. И чтоб печка была. Холодина тут собачий. Слышишь, участковый? Будет печка?

— Будет, будет, товарищ начальник, — заверил его Тюха-Митюха.

— Кстати, товарищами начальниками нас не называйте. Я для вас и для других уполномоченный по заготовкам пуха и пера. Моя фамилия — Холмин. А это тоже уполномоченный, но теперь ваш подследственник — гражданин Дохватов. Ни одна живая душа не должна знать, кто мы в действительности и откуда.

— А если ты, тюхина-митюхина твоя душа, кому-нибудь проболтаешься, — угрожающе сказал агент, — то ни один бродячий мертвец тебе не позавидует. Помни, что я власть на местах покрупнее тебя. И я прикажу тебя, — он наморщил лоб, соображая, как бы посильнее припугнуть милиционера, — прикажу… повесить. Но не за шею. Ясно-понятно?

Милиционер, от ужаса подскочив на стуле, громко икнул. Холмин, смеясь, выступил в защиту перепуганного Тюхи-Митюхи:

— Не пугайте вы участкового. Он и без того напуган достаточно.

И, обращаясь к милиционеру, сказал:

— Мне бы, Дмитрий Лукич, хотелось, не теряя времени, сегодня же познакомиться со здешним старцем-начетчиком. Возможно, что он нам поможет. Вы знаете, где он живет? Сможете мне показать?

Тюха-Митюха засуетился, обрадованный тем, что хотя бы временно избавится от придирчивого и так напугавшего его агента областного Уголовного розыска.

— Как же, как же, знаю. Тут недалеко. Через две улицы на третьей. Сейчас можем и пойтить, товарищ нач… извиняюсь, товарищ Холмин.

5. Старец

— Часто у вас в селе так бывает? — спросил Холмин участкового милиционера, шлепая вслед за ним по лужам и набирая воду в башмаки.

— Как? — не понял тот.

— Да вот, как сейчас. Дождь, темень, слякоть и непроходимое болото по улицам.

Милиционер охотно пустился в объяснения:

— Об этую пору завсегда так. Потому осень, дождик, грязюка. Летом, конечно, посуше. На дорогах пылюка по колено и выше, В селе от нее серость на все сто процентов. Даже флаг над сельсоветом, и тот серый. Областные товарищи смеялись: «Вас, — говорят, — надо в тюрьмы пересажать за искривление линии партии посредством серости красного знамени». Опять же потьмах в селе полный. Надо бы лампочки Ильича по улицам пустить, чтоб гражданин видал, куда ему ногу ставить, но сплошная электрофикация до нас пока еще не дошла. Лампочки имеются токо в сельсовете, в правлении колхоза, ну и у меня тоже. А больше нету.

— Фонарь какой-нибудь надо было с собою захватить, — сердито сказал репортер, обозленный неприятным путешествием по лужам.

Тюха-Митюха поторопился успокоить его, опасаясь начальственного гнева:

— Да я вас, товарищ нач… извиняюсь, товарищ Холмин, в момент приведу и без фонаря. В обход, где посуше. А то, ежели напрямки, то вовсе утопнешь. Обувка-то у вас для нашей уличной непроходимости неподходящая. В ботиночках тут не ходют. Юхтовые сапоги выше колен иметь надобно. Как у меня.

— Далеко еще до дома, где живет старец? — прервал Холмин словоохотливого милиционера, болтовня которого порядком ему надоела.

— Совсем близко. Рукой подать, — ответил Тюха-Митюха. — Вон ту хату на углу видите? Под соломенной крышей.

Этот неожиданный вопрос вызвал у репортера невольный смех.

— Я не кошка, В такую ночь не только соломенную крышу, но и собственный нос не разглядишь.

— Без привычки разглядеть, конечно, трудно, — согласился с ним милиционер. По первах и я тут зрением страдал. Напало на меня что-то, вроде курячей слепоты. А после привык. Теперь по-кошачьему ночью вижу.

В этот момент впереди, метрах в пятидесяти от них, блеснул свет и во мгле ночи четко обозначился мутно-желтый квадрат открывшейся двери.

— Вон то и есть старцев дом. От него кто-то вышедши. Видите? — указал на свет милиционер.

— Теперь вижу, — сказал Холмин.

Появившаяся в светящемся квадрате человеческая фигура, на секунду задержавшись в нем, скользнула вправо, во мглу ночи. Всмотревшись в нее, милиционер воскликнул удивленным полушепотом:

— Чего это у него ему потребовалось?!

— Кому? — спросил репортер.

— Да Кондратию.

— Разве это он?

— А то, кто же?

— Вы не ошиблись?

— Ну, вот еще. Я кондратиеву личность за полверсты установлю. А это темное дело с ним моментально выясню, — решительно сказал милиционер и направился в сторону скрывшейся фигуры. Холмин, не обращая внимания на лужи, поспешно прыгнул за ним и ухватил его за рукав.

— Погодите. Выяснять будем потом.

Тюха-Митюха остановился.

— Слушаюсь. Потом, так потом. Но зачем он к старцу ходил? Этого я недопонимаю.

— Может быть, ваш Кондратии из староверов? — предположил Холмин.

— Какое. Член союза безбожников. С верующими скоко разов лаялся, — возразил милиционер.

В квадрате двери вырос силуэт второй человеческой фигуры. Она была ниже, но шире, чем первая.

— А это кто? — спросил репортер.

— По обличью видать, что сам старец — ответил Тюха-Митюха.

— Семья у него есть?

— Нету. Он бессемейный…

Постояв на пороге несколько секунд, человеческий силуэт отодвинулся вглубь комнаты. Дверь закрылась и все вокруг нее на улице снова окутал ночной мрак.