Бродячий пес
Шрифт:
— О! — женщина растроганно выдохнула в трубку. — Благодарю за участие! Я прекрасно себя чувствую и приглашаю вас на ужин.
Хозяйка антикварной лавки замолчала, давая мне возможность ответить. Я растерялась от неожиданности. Пауза затягивалась.
— Отказа я не приму! — быстро произнесла она, поняв, что ничего толкового от меня не услышит. — Сегодня в семь мы с Германом вас ждём!
На этом женщина поспешила завершить разговор.
Некоторое время я пялилась на трубку Теслы цвета слоновой кости, спрашивая у себя второй за сутки: «Что это было?».
После, когда я сидела на
Я в панике бросилась к входной двери и дернула ручку. Она не поддалась. Выдохнув, я сползла на пол и зарылась пальцами в волосы.
Видеть Германа не хотелось, но расстраивать Елизавету Петровну не хотелось еще больше. В конце концов, рассудила я, Герман не станет вести себя неподобающе при тётке.
Весь день прошёл в подготовке к вечеру. Каждые пять минут приходилось уговаривать себя, что прихорашиваюсь я не для кого-то, а просто давно не делала маникюр и депиляцию. Когда восковая полоска прилепилась к пальцам и отказалась отставать, пустые мысли сами вылетели из головы!
Без пяти семь я вошла в антикварную лавку, дрожа всем телом то ли от волнения, — очень хотелось, чтобы мой наряд оказался уместным! — то ли от страха перед фокусами, которые может выкинуть Герман. Меня встретила сияющая, как её экспонаты, хозяйка. Сегодня женщина выглядела элегантно, но нарядно. Лёгкая нежно-розовая блуза с пышным кружевным жабо была заправлена в прямую тёмно-серую юбку средней длины. Каждый локон причёски лежал идеально, неброский макияж освежал лицо.
Внутренняя дрожь усилилась, поскольку моё платье в стиле шестидесятых годов насыщенного изумрудного цвета контрастировало с обстановкой лавки и с её хозяйкой.
Елизавета Петровна, подхватив мена под локоток, повела по узкому коридору, застланному бордовой дорожкой с золотыми бортами. Изящные бра в виде старинных подсвечников на три свечи давали мягкий свет.
Мы повернули налево и оказались в хорошо освещенной столовой, интерьер которой был выдержан в кремовых тонах. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый белоснежной скатертью. Её длинная шелковая бахрома скатерти едва не касалась светлого ковра. Три венских стула светлого дерева уже стояли наизготовку.
Герман в сером костюме, так удачно сочетавшимся с нарядом тётки, выглядел угрюмым пятном, диссонирующим с обстановкой помещения.
К счастью, он потрудился вспомнить о правилах хорошего тона и соизволил подняться, как только мы вошли.
— Добрый вечер, Рада, — мужчина поприветствовал меня в своей отстранённо-вежливой манере.
В его лице не обнаружилось ни намёка на раскаяние за вчерашнее поведение.
— Здравствуйте, Герман, — как можно холоднее ответила я.
Елизавета Петровна подвела меня к стулу, а Герман усадил на него с потрясающей сноровкой. Глядя, как он помогает своей тётке, я невольно вспомнила уверения Елизаветы Петровны о том, что на фотокарточке вековой давности изображён её племянник. Теперь они не казались мне таким бредовыми!
— Сегодня Герман приготовил
Мне показалось, этой фразой она вырвала своего племянника из задумчивости. Однако я не могла привести в доказательство ничего кроме мимолётного ощущения.
Герман ловко открыл бутылку и с привычно-невозмутимым видом разливал красное вино по бокалам, а я не сводила с него глаз. За мной не водилось привычки долгое время поддаваться самообману, поэтому очень быстро я выбросила из головы успокоительную мысль о том, что мой интерес продиктован желанием увидеть хотя бы тень вчерашнего негодника.
На самом деле всё было куда проще. Герман выглядел вызывающе восхитительно! Две верхние пуговицы приталенной сорочки стального цвета он небрежно оставил расстегнутыми. Классические брюки сидели на нём не хуже, чем джинсы. Даже чёрная повязка на глазу нисколько не портила облик. Наоборот, она придавала образу налёт романтики и опасности.
Я готова была часами рассматривать это гладко выбритое лицо с прямой спинкой носа, упрямо сжатыми губами, на вид твёрдыми, как мрамор.
— За вас, Рада! — я очнулась от голоса Елизаветы Петровны, в котором мне послышалась улыбка. — Спасибо, что не оставили меня одну!
— И за вас! — отозвалась я смущённо.
С тихим звоном, наши бокалы соприкоснулись.
Пришел черед Германа. Он исполнил обряд молча.
Вино оказалось восхитительным, каре ягненка — великолепным, а вечер — чудесным. Мы с Елизаветой Петровной прекрасно провели время за приятной беседой, не забывая отдавать должное еде. Я даже позволила себе выразить восхищение поварским талантам Германа. Он отнёсся к комплименту равнодушно, но меня это ничуть не смутило. Глядя, на улыбку, озарившую лицо Елизаветы Петровны в тот момент, я вообще думать забыла о её племяннике.
На десерт подали изящные корзиночки с ореховой начинкой, и мне в кои-то веки довелось попить чай из самовара! После наша маленькая компания переместилась в торговый зал, но он уже не казался таковым, а представлялся уютной гостиной. Созданию атмосферы любимого дома способствовал пылающий камин, спящая возле него собака и тёплый свет нескольких светильников. Первый выхватил из мягких лап сумрака картину в золочёной раме, второй — изящную фарфоровую статуэтку, третий — вычурные старинные часы.
Поначалу мы устроились на местах, ставших за две встречи привычными, и продолжили беседу, но какое-то время спустя зазвонил телефон. Елизавета Петровна взяла трубку, выслушала собеседника и коротко его поблагодарила. Пока я терялась в догадках, кто же мог позвонить в столь поздний час, она подошла к Герману и что-то шепнула ему на ухо. Затем женщина обратилась ко мне:
— Рада, спасибо, что не отказали и пришли к нам. Приношу свои извинения, но я спешу на самолет, такси уже ждёт у дверей, — она сделала неопределённый жест рукой в сторону выхода, а я сообразила, кто и зачем звонил в такой час. — Останьтесь на дижестив! Герман угостит вас столетним «Лабердолив». Ваши вкусовые рецепторы испытают экстаз!