Бронепоезд. Сталинская броня против крупповской стали

Корчевский Юрий Григорьевич

Паровозники были в шоке и некоторое время смотрели друг на друга, не в силах вымолвить даже слова.

– Вот сволочь, даже помянуть толком не дал!

От листа фанеры, на котором стояла водка, лежало сало и консервы, не осталось ничего. Случайность это или редкая удача, что взрыва не произошло, вероятно, взрыватель был с дефектом. Но и сидеть на платформе, зная, что под ней сто, а может, и все двести килограммов взрывчатки, было боязно.

Паровозники осторожно спустились на землю и отогнали составы подальше от места падения бомбы.

Между рельсами торчал стабилизатор бомбы, а она сама корпусом вошла в землю.

Бывший сапер, служивший на «Илье Муромце», осмотрел бомбу и покачал головой:

– Вытаскивать ее опасно, но и оставлять – тоже, при проходе поезда может взорваться от сотрясения. Нужно подрывать ее на месте.

Бомбу обложили мешками с песком для исключения разлета осколков и подорвали толовой шашкой. Грохнуло здорово, и от мешков только пыль осталась, взметнувшись облаком.

Паровозники переглянулись. Если бы бомба взорвалась на платформе, от них ничего не осталось бы, и все поезда, лишившись в мгновение ока паровозных бригад, остались бы обездвиженными.

Воронку забросали мусором и гравием, переложили рельсы и шпалы. Но случай этот стал наукой, и больше все бригады в одном месте не собирались.

Несколько дней Сергей горевал об убитом машинисте, но жизнь брала свое, и забота о паровозе, волнение – справится ли с поставленной задачей, не подведет ли в нужный момент – отодвинули горечь утраты на задний план. Для Сергея это была первая, самая болезненная потеря. Потом будут другие, но такой остроты, такой душевной боли уже не будет. Человек на войне привыкает ко всему, в том числе и к смерти тоже, и его уже не так шокирует вид крови, смерти. Мозг сам пытается оградить себя от запредельной нагрузки, способной повредить психику.

Немцы не оставляли попыток уничтожить бронепоезда – для них они представляли серьезную угрозу. Бронированные крепости на железном ходу быстро появлялись на опасных участках, накрывали залпами противника и так же быстро исчезали. Вылазки к передовой зачастую производились ночью, когда немцы старались не вести боевых действий, ночевали в избах и укрытиях – тогда огневые налеты имели минимальную эффективность. И был еще один момент: ночью не виден демаскирующий бронепоезд столб дыма из паровозной трубы.

На стоянках обязательно выставлялось боевое охранение, и в обе стороны по путям пускались мото-или бронедрезины.

В одну из таких ночей, когда бронепоезд стоял на станции в ожидании боевого приказа, вернулись дозорные на мотодрезине и доложили, что с немецкой стороны слышны подозрительная возня и стук металла. Сплошной линии фронта, как это бывает при позиционных боях, не было: немцы при наступлении перерезали железную дорогу. Но, не сумев разбомбить бронепоезд с воздуха, решили нанести наземный удар.

Они уже загрузили в пустую двухосную теплушку взрывчатку в количестве, способном разворотить любой бронепоезд, да заковыка случилась. Пустой вагон на станции нашли, а чем его двигать в сторону русских? Немецкие паровозы имели узкую, европейскую, колею. На оккупированных территориях немцы колею перешивали, используя труд работников железных дорог, оставшихся на занятых землях. Руководили перешивной бригадой путей немецкие военные инженеры-железнодорожники. Тогда составы с войсками, техникой, горючим могли беспрепятственно следовать из Германии и других оккупированных стран почти до линии фронта. Но сейчас немцы продвигались быстро, и ремонтники не успевали. Наши же паровозы и другую технику, способную двигаться, старались не бросать и вовремя угоняли в тыл.

Немцы от затеи пустить вагон не отказались. Они нашли в депо колесные пары от дрезин, приспособили их к отечественному грузовику и поставили его на рельсы – он должен был играть роль локомотива.

Надо было срочно принимать меры. После совещания с паровозными бригадами командир бронепоезда решил взять со станции вагон или платформу – поставить впереди паровоза и толкать навстречу заминированному вагону. Брать бронепаровоз было нельзя, и выбор пал на «черный» паровоз, на Сергея.

Быстро перевели стрелки, и после маневров паровоз встал сзади обгоревшей теплушки – ее не прицепляли сцепкой.

Сергей тронул паровоз – теплушка катилась впереди. Буксы ее непрерывно скрипели и визжали, видимо, в пожаре были уничтожены сальники и смазки не было. Но ничего, немного продержится.

Единственная колея уходила от станции влево. До немцев было всего двадцать километров.

Сергей включил прожектор. Обгоревшая теплушка, от которой остались опаленная огнем железная рама и несколько стоек, света прожектора не закрывала.

Едва они выехали за станцию, Сергей обратился к бригаде:

– Парни, будет лучше, если вы оба покинете паровоз. Пара в котле еще хватит, управлюсь один.

– За трусов держишь? Обижаешь!

Покидать паровоз никто не хотел, и сейчас главное было не проворонить идущую навстречу теплушку со взрывчаткой.

– Виктор, выходи вперед, на площадку, и следи оттуда. Если заметишь что-нибудь, подай сигнал рукой. Да не кричи, все равно не услышим.

Виктор пошел по площадке, которая огибала котел с обеих сторон. Паровоз раскачивало дышлами, и Виктор цеплялся за поручни.

– Василий, смотри вперед, на Виктора и на пути, – распорядился Сергей, а сам приник к лобовому стеклу. Можно было, конечно, и высунуться из него, но встречный ветер выжимал слезы из глаз.

Паровоз, толкая перед собой легкую теплушку, набирал ход. Лишь бы выдержали буксы теплушки!

Далеко впереди себя Сергей увидел вагон. И в этот момент сразу же закричал Василий:

– Вагон! Вижу вагон!

Паровозный прожектор бил вперед далеко, на полкилометра.

Сергей убрал подачу пара в цилиндры и рванул на себя тормоз. Завизжали тормозные колодки. Паровоз стал резко замедлять ход, а теплушка по инерции покатилась вперед.