Бронтозавр
Шрифт:
Закат потух, прохлада окутала реку, туман поднялся над хвощами. Черепахи поджали ноги и спрятали хвосты и головы под щиты, саламандры вылезли из чащ, раки поползли по отмелям, громко стуча клешнями. Галька перекатывалась и тихо шуршала под их жесткими коленчатыми ногами.
Вода плескалась около ног бронтозавра, огибала его струйками и спешила слиться снова в одно течение, тихое и ленивое…
На следующий день бронтозавр двинулся вниз по реке. Рукав был неглубокий, и он шел по воде, брызгаясь и плескаясь так, что его было слышно издали. Но услышать его было некому — ни на реке, ни в зарослях, ни на далеких лугах не было видно ни одного животного.
В середине дня бронтозавр добрался до огромного залива. Вода в нем была чуть соленая — сюда забегало на час-другой море во время бурь и высоких приливов. По берегу залива сплошной стеной тянулись заросли хвощей, а на середине было глубоко и здесь были заросли водорослей. Тинистое дно чуть опускалось под ногами ящера — тина лежала на гальковой подкладке.
Водоросли, тина…
«Вода — спасенье», — шепнул инстинкт. Бронтозавр пристально посмотрел на широкую гладь залива, словно ища на ней черных холмов.
Холмов не было, вода залива была гладка, и только кое-где нежная рябь указывала на подводные заросли.
Струйки воды переливались на солнце, брызги ярко сверкали, облачко радужной пыли окутало голову бронтозавра. В его пасти был пучок водорослей, только что вытащенных из воды…
ОПЯТЬ НЕ ТАК
Залив был похож на озеро: он был так же велик, его водоросли вкусны, а вода тепла и глубока. И все же, бронтозавру чего-то не хватало. Он был один, и ему нужна была пара.
Инстинкт размножения, инстинкт сохранения рода требовал пары. Но ни одного бронтозавра не было видно на заливе, ниоткуда не доносился громкий скрип, нигде не поднимались над водой темные холмы с длинными шеями и маленькими головами.
Все чаще выходил бронтозавр из залива и бродил по соседним зарослям, выходил на луга и болота, напряженно всматривался в туманную мглу дали. Все чаще он едва успевал вернуться к ночи на воду. Но нигде в окрестностях не было видно бронтозавров.
Тогда он вышел из залива, прошел через заросли, миновал топкие болота и очутился на лугу. Этот луг тянулся до самого горизонта, и, только там, где синее небо сливалось с бурой зеленью луга, темнели леса. Бронтозавр повернул и пошел параллельно реке, к туманному сиянию, видневшемуся вдали, над морем. Болота и трясины, ручьи и речки, путаная смесь воды, зарослей и трясин, — вот его путь.
В болотах, незаметно переходивших в морской залив, он остановился. Здесь было столько воды и зарослей, что бронтозавр никак не мог разобраться в них сразу. Как высоко ни поднимал он голову, ничего кроме зарослей и островков, воды и отмелей не было видно.
Переходя с рукава на рукав, с болота на болото, с озерка на озерко, он шел много дней. И к концу недели он услышал где-то далеко-далеко знакомый скрип. Он даже не услышал его, а только почувствовал, так слабы были звуки. Но инстинкт подсказал ему то, чего не разобрало ухо.
«Здесь»…
И бронтозавр громко заскрипел, подняв голову и напряженно всматриваясь вдаль. Он скрипел до тех пор, пока у него не перехватило дыханье. Прислушался — но не услышал ответного скрипа. Ничто не нарушало тишины.
Бронтозавр шагнул в одну сторону, потом в другую, повернулся, пошел назад. Остановился, заскрипел и снова зашагал. Он не знал куда идти, а инстинкт повторял: «здесь», «здесь», «здесь». Это «здесь» тянулось на десятки километров, убегало к горизонту, сливалось в мутную мглу болот и озер, зарослей и рукавов.
Где-то, на каком-то рукаве, озерке, болоте… Но — где?
Он бродил и скрипел. Он делал сотню-другую шагов, останавливался, вглядывался в заросли и болота.
«Здесь», — говорил инстинкт, и бронтозавр брел дальше, шурша зарослями и громко чвакая в трясинах.
«Здесь», — и бронтозавр перебирался с рукава на рукав.
«Здесь», — и он ломился сквозь заросли хвощей.
«Здесь», — и он проваливался до живота в трясину, вяз в ней ногами и хвостом.
«Здесь», — и он шел по отмели, разметывая, песок и перемешивая его с галькой.
«Здесь»… но наступал вечер, солнце пряталось, и бронтозавр окоченевал с тем, чтобы на следующий день снова начать поиски.
VIII. СОПЕРНИК
ПРИЛИВ
Приливная волна в полнолуние была высока, и море пошло на землю.
Словно неприятельские отряды ворвались в страну врага — волны пошли приступом на берег, низкий и пологий. Они проникли в болота и озера, вошли в рукава реки, осолонили воду заливов и затонов. Хвощи согнулись под напором моря, а водоросли перепутались и комьями всплыли, оторванные от дна, на поверхность мутной воды.
Вместе с волнами пришли и жители моря.
В большом затоне, залитом приливом, занесшим морские волны на много километров вглубь страны, закопошились странные существа. Вода затона, всегда пресная, а теперь солоноватая, не была для них подходящей средой. И все эти губки и медузы, морские ежи и звезды, черви и моллюски, осьминоги и каракатицы, — медленно умирали. Их тела, пропитанные солью моря, жадно впитывали в себя пресную воду затона, разбухали и росли, растягивалась, становились большими и словно раздутыми. Животные пили воду кожей, пили так старательно, словно хотели выпить весь затон. А потом — они погибали и опускались на дно, где их заносил навсегда тонким слоем ил.
Гигантские осьминоги беспомощно шевелили щупальцами — круглыми присосками, вытягивали их, обвивали ими стволы хвощей, росших в прибрежной воде, обвивали друг друга, переплетались студенистыми телами. Их рты раскрывались и громко щелкали челюсти, похожие на клювы попугаев. Глаза ярко сверкали в мутной воде, а запах мускуса становился очень сильным. А потом — глаза тускнели, щупальца обвисали, тело разбухало, и осьминог тяжело ложился на дно.
Словно спасаясь от неведомого врага, выпускали клуб за клубом черную жидкость каракатицы, скрываясь в чернильной мути. Но муть не спасала их: враг — пресная вода — был везде.