Бросок кобры
Шрифт:
– Не забивайте себе голову ерундой, Павел Петрович, – сказал майор, которого тоже данный вопрос интересовал, но Сухов понятия не имел о замыслах Кобры.
Яшин ждал звонка ежедневно, взял бюллетень, почти не выходил из дома, смотрел телевизор, читал газеты и, хотя в политике не разбирался, понимал, что шансы Бисковитого получить на предстоящих выборах большинство равны нулю. Дай бог сумасшедшему фюреру перелезть через пятипроцентный порог. Майор, который на самом деле был неизвестно кем, Яшину популярно объяснил, что, хотя официально его спас генерал Коржанов, по существу благополучие Егора Владимировича напрямую зависит от успехов на выборах партии Бисковитого.
– Были
– Вы делайте что вам велят, окажетесь в выигрыше.
– Я не на свои играю, мне лично терять уже нечего, – неожиданно резко ответил Яшин. – Этот парень с Кипра – ваш парень, дела его мне неизвестны, куда запропал, понятия не имею.
Из-за знакомства Наташи с Коброй между майором и Яшиным произошел скандал. Опальный полковник неожиданно проявил характер, даже закричал:
– Девка ваша, а не моя! Захар, или кто он там на самом деле, тоже ваш парень. Они без моего участия познакомились, и я за то не в ответе. Вы секретите, дело ваше, я лишнего знать не желаю.
– Он объявится, у него иного выхода нет, сведи нас, и свободен, – миролюбиво сказал майор.
Генерал Орлов сидел в кабинете главного врача; сцепив короткие пальцы на животе, он рассматривал носки своих ботинок и терпеливо слушал лекцию о сложности человеческой психики, которой доктор пытался прикрыть свою беспомощность. Когда врач двинулся по второму кругу и начал сызнова объяснять, что человек существо противоречивое, генерал кашлянул и спросил:
– Гуров болен или здоров?
– С одной стороны, он абсолютно здоров, но с другой, я бы рекомендовал ему серьезно подлечиться. Если не употреблять умные слова, то у вашего сотрудника нервное истощение... Нет, перенапряжение; организм, защищаясь, как бы поставил ограничитель к восприятию внешних раздражителей, вследствие чего он несколько рассеян, заторможен. Мы пытались применить гипноз, но, к сожалению... – доктор развел руками. – Лечить Гурова невозможно, мы вторые сутки держим его на сильнейшем снотворном, он дико сопротивляется. У него какая-то навязчивая идея, отключается лишь во сне. Лекарства ему не помогут, только отдых, природа, рыбалка, женщина, в умеренном количестве спиртное. Мы не можем его долго держать в стационаре, тем более в отдельной палате.
– Я хотел бы его увидеть.
– Не рекомендую. Он спит, а если и бодрствует, то ваше появление повлечет за собой бурную реакцию.
– Не лгите, доктор. Лева не позволяет себе бурных реакций, он человек выдержанный. – Орлов поднялся.
– Так я и не говорю, что он бьет посуду, это и плохо, когда болезнь загнана вовнутрь.
– Вы же сказали, что он абсолютно здоров...
– С одной стороны, – перебил доктор. – Но мы не можем даже поставить диагноз.
– Он спит уже двое суток?
– Да. Но такими дозами можно усыпить слона.
– Если он спит двое суток, то уже здоров не с одной, со всех сторон. Прошу вас, доктор, проводите меня к нему.
Гуров проснулся, увидел сидевшего рядом с кроватью Орлова, сказал:
– Привет, вредитель. Мне снилась сцена из Булгакова, как поэта привезли в психушку.
– Здорово, у тебя нормальный сон.
– И сколько я уже здесь? – Гуров вытянул мускулистые руки, оглядел критически, словно за два дня руки могли похудеть и стать дряблыми. – Скажи санитарам, еще раз до меня дотронутся, изувечу.
– У них такая работа. У тебя своя, у них своя. И долго ты здесь собираешься прохлаждаться?
– Не знаю, может, месяц, врачи решат.
– Умница, – Орлов кивнул, поправил халат. – Давай вместе подумаем, как жить дальше. Тебя решили убить, убьют наверняка, ты имеешь дело с организацией, а не с киллером-одиночкой, как в прошлый раз. – Генерал говорил обыденно, как о вещах простых, понятных и неизбежных. – Ну, во-первых, мне себя жалко, в моем возрасте такого друга не приобретешь. И людей жалко, кроме тебя, террориста никто не остановит.
– Только про народ и Россию не говори, слишком фальшиво получится, – сказал Гуров. – Я обычный мент, а не спаситель отечества.
– Пузыристые слова ты говоришь, я толкую о самом простом. Ты, Лева, мент поганый, но не обычный, мне тебя заменить некем. Слушай, не перебивай старших. Я сейчас договорюсь о переводе тебя в бывший псковский санаторий. Часиков в семь к тебе пожалуют несколько ребят из конторы, проведают, так сказать. Ты дремли, зевай, лениво жалуйся на головные боли. А после девяти приедет Станислав, твои шмотки привезет и переправит на твою конспиративную квартиру. В ней ты будешь мучить себя гимнастикой, организуешь штаб по розыску Кобры. Где и как ты его разыщешь, я не знаю. А кабы знал, то сейчас тут не сидел бы и перед сопляком не унижался. Ты сам. Лева, решишь, когда тебе на улицу выйти. Официально руководить розыском будет Станислав, через него и действуй.
– За ним могут установить “наружку”, – сказал Гуров, с хрустом потянулся. – Ну мы данный вопрос решим, Станиславу не обязательно бывать у меня. Сколько людей ты мне дашь?
– Ты, как рыбак, руки не растопыривай. Завтра утречком позвонишь по прямому. Верочке знать не обязательно. Ну, будь здоров.
Орлов махнул рукой и ушел.
Кобра шел по рынку, расположенному на Ленинградском проспекте, за аэровокзалом. Народу было не протолкнись, торговали всем, от сигарет и зажигалок до вечерних платьев и довольно приличных шуб неустановленного производства, часто с этикетками известных фирм. Он решил, что ему уже пора устроиться на работу, и хотел купить себе подходящую одежонку. Он приглядывался к тому, как одета окружающая публика, и быстро уяснил, что одет нормально, его кожаная куртка турецкого производства терялась среди себе подобных, словно армейский бушлат в солдатском строю. Туфли на нем были фирмы “Топман”, так это может определить лишь знаток, перестать чистить, и будет нормально. Кобра давно обратил внимание, что мужчины в Москве туфли не чистят; при грязище, которая покрывала тротуары, чистить обувь являлось занятием зряшным, бессмысленным. После долгой толчеи в суетливой толпе он выяснил, что россияне одеты однотипно, сегодня не то, что пятнадцать лет назад, приезжего от москвича влет не определишь. Задрипанных, плохо одетых людей было мало, лицом тоже друг на дружку похожи, сосредоточенные, злые, в любой момент готовые к отпору. Исключение составляли пьяненькие улыбки, беспечные лица здоровых парней, явно не покупателей и не продавцов, они и Шли иначе, уверенно, не оглядываясь, явно по делам. Попадались хорошо одетые девицы, как Кобра определил, такие женщины имели здесь торговый интерес либо заскочили купить что-нибудь модненькое, но подешевле.
Кобра приобрел джинсы, не “фирму”, а так, попроще, толстый серый свитер ручной вязки, мягкий и теплый, с воротником под горло. Свитер он купил у старенькой бабки, не торгуясь, она, растроганная, обозвала его душевным человеком, осенила широким крестом. Кобра бывал сентиментален, добавил бабке полтинник и тоже перекрестился. Рука у него не отпала, гром не грянул, и нечего трепаться, бога нет, либо он, словно депутат, так шибко занят решением мировых проблем, что человека не замечает.
Рынком Кобра остался доволен, люди как люди, собой озабочены, а что он редко улыбается, так это в другой стране заметно, в России улыбаются лишь по телевизору.