Брусиловский прорыв

Оськин Максим Викторович

Между тем массовая психология так настроена, что не выносит длительного бездействия, которое воспринимается как бесполезный акт, нацеленный только разве что на увеличение жертв. Ведь позиционная борьба не может быть воспринимаема как ведущая к победе. А собственные потери всегда представляются тяжелее, нежели потери невидимого противника, засевшего в траншеях напротив. Вышло, что армии двух фронтов, зная, что южнее разворачиваются широкомасштабные сражения, оставались вне боевых действий в течение полутора лет (с октября 1915 до марта 1917 года).

Неудивительно, что Северный и Западный фронты в ходе Великой Русской революции разлагались быстрее Юго-Западного и Румынского фронтов. И дело не только в близости революционных центров (Петроград, Москва, Рига, Минск). Дело еще и в отупении от непрерывного

бездействия, от тяжелых окопных работ без сражений, от ощущения бессмысленности своего пребывания на фронте. Это явление затронуло около трех миллионов солдат Действующей армии севернее Полесья. В. П. Катаев, батарея которого в конце июля перебрасывалась с Западного фронта в Румынию, отметил: «Ведь я сам вместе со всеми батарейцами проклинал утомительную позиционную войну, сидение на одном месте, надоедавшее до последней степени, неизвестно когда этот кошмар кончится. И вот он кончился. По-видимому, для нас кончилась позиционная война, и наконец-то начнется война веселая, полевая, с быстрыми передвижениями, как и подобает войне наступательной, победоносной» [176] .

176

Катаев В. П. Сухой лиман: Повести. – М., 1986. С. 153.

Совпадение крестьянского менталитета с периодичностью ведения боевых действий в суровых климатических условиях Восточного фронта играло на руку командованию. И. В. Нарский пишет: «Чередование позиционных (зимних) и маневренных (летних) фаз войны, возможно, не только воздействовало на содержание фронтового опыта, но и облегчало солдатам его усвоение. Для вчерашних в основе своей массы крестьян или горожан в первом поколении «сезонный» характер войны, с чередованием «полевой» и «домашней» работы мог представляться естественным и вполне оправданным» [177] . Эта «естественность» оказалась нарушенной в кампании 1916 года в войсках, стоявших севернее Полесья. Разложение 1917 года оказалось в данной обстановке неминуемым.

177

Опыт мировых войн в истории России. Сборник статей. – Челябинск, 2007. С. 494.

Последними относительно масштабными действиями армий Западного фронта в кампании 1916 года стали попытки разрозненных ударов на Червищенском плацдарме в конце августа. Немцы легко отразили эти удары, после чего Западный и Северный фронты вновь погрузились в ленивую дремоту с тем, чтобы проснуться уже после революции февраля 1917 года, но уже для политики, а не войны. Таким образом, по справедливости говоря, единственной заслугой русских фронтов, стоявших севернее Полесья, в кампании 1916 года стал тот факт, что они послужили резервом для наступавших армий Юго-Западного фронта. Но и только. Разве такая задача ставилась перед Северным и Западным фронтами на совещании 1 апреля?

Глава 4

«Ковельская мясорубка»

Выбор удара – Ковель

После того как все четыре русские армии успешно преодолели укреплявшуюся девять месяцев оборонительную линию врага, перед главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта встал вопрос о дальнейшем развитии прорыва. С одной стороны, 8-я армия ген. А. М. Каледина должна была действовать совместно с войсками Западного фронта в общем направлении на Брест-Литовск, что волей-неволей подразумевало штурм Ковеля. И этот штурм должен был бы совершаться в лоб – через болотистую долину реки Стоход – раз уж прорыв конной группы ген. Я. Ф. Гилленшмидта не удался, а от маневра на Рава-Русскую отказался сам главкоюз.

С другой стороны, левый фланг 8-й армии невольно тянулся на львовское направление, где сравнительно слабая 11-я армия ген. В. В. Сахарова не могла своими собственными силами нанести неприятелю полное поражение. Отставание тылов и необходимость подтягивания резервов вынудили ген. А. А. Брусилова приостановить общее наступление вверенных ему армий и приступить к перегруппировке сил и средств, причем приоритетной задачей главкоюз все-таки выбрал ковельское направление. Ведь Ковель неприятель был обречен защищать во что бы то ни стало.

Ковель, являвшийся ключом ко всему Полесью, был заблаговременно укреплен противником. Помимо того, что город являлся мощным железнодорожным узлом, он прикрывал собою выход на Брест-Литовск, а следовательно, в тыл всему южному крылу германского фронта. В Ковеле сходились железные дороги Брест-Литовск – Ковель, Люблин – Холм – Ковель, Ярослав – Рава-Русская – Сокаль – Владимир-Волынский – Ковель. Понятно, что этот пункт был очень важен для обеих сторон, если вспомнить бедность Восточного театра военных действий в коммуникациях.

Германское тяжелое орудие на железнодорожной платформе

Повышенное внимание штаба Юго-Западного фронта к Ковелю, вместо организации широкомасштабного маневренного наступления на львовском направлении имело свои корни в увлечении теорией «ключей позиций» девятнадцатого столетия. Это явление было присуще русским военачальникам еще в русско-японской войне 1904–1905 годов, характерным примером чего служит операция при Сандепу, проведенная русским главнокомандующим ген. А. Н. Куропаткиным 25–28 января 1905 года. «Русское командование обнаруживало стремление к захвату географических пунктов, а не к широкому маневру. Эти географические пункты… представляют собой «ключи», захват которых должен дать победу. Понятие о разрешающих оперативные и тактические проблемы ключах позиций, пропагандируемое в свое время эрцгерцогом Карлом и перенесенное генералом Жомини в первой половине XIX столетия в русскую военную академию, еще находило себе место в среде русских генералов на рубеже XX столетия…» [178] Потери сторон под Сандепу выразились в двенадцать тысяч человек у наступавших русских и около девяти тысяч у оборонявшихся японцев. Четыре к трем при равной технике. В 1916 году австро-германцы под Ковелем имели превосходящую технику, и потери наступавших в лоб русских войск соответственно были больше.

178

Левицкий Н. А., Быков П. Д. Русско-японская война. – М.-Спб., 2003. С. 309.

Необходимо упомянуть, что взятие русскими Ковеля, несомненно, еще более разобщало австрийцев и германцев в их усилиях по противодействию русскому наступлению. Севернее Ковеля располагается труднопроходимая местность из болот. Именно эта полоса разделяла германские и австро-венгерские оборонительные рубежи на Восточном фронте на две неравные части.

Следовательно, захват Ковеля предполагал не только взаимодействие двух русских фронтов в их наступлении в Польше, но и оперативный разрыв между немцами и австрийцами. Противнику пришлось бы спешно свертывать непрестанно оголявшиеся фланги и тем самым, отступая в разные стороны, тщетно пытаясь сохранить единство оборонительного фронта, отдавать русским территорию, занятую в 1915 году. Одним только давлением и постоянной угрозой с флангов в прорыве на ковельском направлении русские вынуждали бы австро-германцев отступать без боя.

Противник, не хуже русских, понимал значение Ковеля. Поэтому уже в последних числах мая сюда стали перебрасываться германские части генералов Лютвица, Бернгарди, Марвица и др.: уже 1 июня здесь был полностью сосредоточен 10-й германский армейский корпус. Это был тот самый 10-й нижнесаксонский армейский корпус ген. В. фон Лютвица (19-я ганноверская и 20-я брауншвейгская пехотные дивизии), что с весны 1915 года (Горлицкий прорыв) играл роль «пожарного» соединения на Восточном фронте.

<