Бруски. Книга IV
Шрифт:
– А какие еще были подарки?
– Много всякого вытащили, – уже с неохотой ответил Кирилл, думая, что Стеша интересуется подарками исключительно со своей хозяйственной точки зрения.
– А все-таки?
– Да всякое. Колхоз «Бруски» прислал жеребца. Я отослал его обратно, сказал: «Пускай, мол, в мою память плодит жеребят». – Кирилл подошел к телефону и позвонил. – А, спасибо, спасибо, – ответил он телефонистке и, повернувшись к Стеше, сказал: – Поздравляет с орденом Ленина. – И опять к телефонистке: – Дайте-ка мой кабинет. Феня, ты? Вот молодец. Отыщи, пожалуйста, Рубина. А сама валяй к нам. Стеша тебя ждет. И я, конечно, что за разговор! – и, положив трубку, сказал Стеше: –
– Да я с квартирой никак не управлюсь, – с блеском в глазах, ожидая, что Кирилл ее за это похвалит, проговорила Стеша.
– Беда, сколько дел. Я бы за час все переделал.
– Попробуй. Сделай. – И Стеше стало еще тоскливей, и тоска эта бурно всколыхнулась, когда загудел гудок завода и Кирилл кинулся к окну, оживленно заговорил:
– Ого! Ревун какой. Помнишь, Кирилла ты рожала? Я вбежал к тебе в комнату, а ты вцепилась мне в шею и душишь, душишь… потом раздался его крик – властный такой, на свет явился Кирилка. Сколько у меня радости было! И тут – когда вчера впервые загудел завод, я ног под собой от радости не чуял. Вон, смотри, молодец какой! Погоним мы теперь с него сталь, чугун, тракторы и во сто крат отплатим народу.
– Ты за последнее время стал говорить как-то возвышенно, – заметила Стеша и вся сжалась, точно прибитая, понимая, что Кирилл радуется заводу, а для нее завод – чужой и даже враждебный, ибо он у нее отнял Кирилла, отнял и то светлое, могучее, чем жила и гордилась Стеша. Но она еще надеялась на спасение и, подойдя вплотную к Кириллу, перебирая дрожащими пальцами борт его халата, проговорила: – Кирилл… Я сама не знаю, что со мной. Помоги мне. Я за последнее время стала какая-то злая. Почему это?…
– От безделья, – грубо прервал ее Кирилл. – Сидите и от безделья щиплете лучинку на волоски. Людям занятым некогда подобными переживаниями заниматься.
– Ой! Кирилл! – Лицо у Стеши посинело, точно кто-то душил ее, рот раскрылся, глаза выкатились, и она еле выговорила: – Кирилл! Зачем? Зачем так? – и стремительно вылетела из комнаты.
6
Кирилл ехал на Угрюме и чувствовал, что свершилось что-то непоправимое: против его воли, против всех его желаний, он стал холоден к Стеше. «Я этого не хочу. Я хочу любить ее, уважать ее. Но этого нет, нет!» – И ему было горько, обидно, тяжело.
В их отношениях уже не было радости. Все делалось по привычке, как по привычке человек умывается, чистит зубы, бреется, иногда сожалея, что приходится тратить время иа такие пустяки. Внешне в их отношениях почти ничего не изменилось: Стеша так же каждое утро провожает его на работу. Верно, на работу он теперь стал ходить позже. И так же каждый вечер Кирилл является с работы домой и застает у себя в кабинете порядок, так же открывает дверь в спальню, когда садится за стол читать. Все внешне шло так же… Но даже и самое радостное в жизни, даже и это стало чем-то обычным, и иногда Кирилл думал: «Все равно что высморкался», – и быстро переходил с постели Стеши на свою кровать, отворачивался к стенке и лежал не засыпая. И если Стеша спрашивала, что с ним, он обычно отвечал:
– Неполадки на заводе.
Какие неполадки, он не говорил. Стеша настаивала, тогда он раздраженно ворчал:
– А-а-а, отстань, не до тебя. Да и у тебя тут простое любопытство.
И между ними вспыхивала перебранка – злая, тягучая и мучительная. Стеша, присев на своей кровати, боясь подойти к нему и не в силах сдержать себя, кидала злые, оскорбительные слова, говоря о Кирилле как о черством человеке,
– Коммунист я или не коммунист – об этом не тебе судить. И не прикрывай коммунизмом свою обывательскую дурь, – и тут же спохватывался: «Батюшки, что я болтаю! Это у Стеши-то обывательская дурь?!» – но остановить себя не мог, как не могла остановить себя и Стеша.
«Ну что нас держит, что скрепляет? – думал он и теперь, глядя на лиловые переливы реки Атаки. – Дети? Но разве ради детей надо жертвовать собой? Глупо превращать жизнь в ад кромешный. Разойтись? Дело это в наше время чрезвычайно простое… Но я не хочу, не хочу! – кричало все в Кирилле. – Я хочу любить ее, вернуть любовь к ней. Ведь она такая славная!»
Только сегодня утром он ей сказал:
– Не пора ли тебе поступить на работу: Кирилл уже стал большой, побудет с бабушкой.
Кирилл недавно выписал из Широкого Буерака свою старуху мать.
Стеша совет Кирилла поняла по-своему.
– А-а-а, раньше ты меня не пускал, уговаривал, что сам всех прокормишь…
Кирилл хотел было возразить, но она взвизгнула:
– А теперь истрепал меня и хочешь бросить! Я не пойду. Слыхал? Никуда не пойду. Выгоняй!
– Баба, – с сердцем сказал Кирилл и ушел из квартиры.
А теперь вот Кириллу было жаль ее, жаль себя, жаль всего того радостного, хорошего, что было в их отношениях и что, казалось, потеряно навсегда.
«Почему все это так и зачем все это складывается так уродливо? – часто думал Кирилл, сидя за столом и глядя на Стешу – на ее совсем еще свежее лицо, на умные, чуть зеленоватые глаза, на всю на нее – внешне славную и красивую. – Да, она красивая, но красота ее не трогает меня. А вот…» – Он начинал злиться на то, как она ест, подбирая пальцами крошки и облизывая пальцы. Он совсем не понимал: Стеша так делает потому, что у нее уже выработалась кухонная профессиональная сноровка – все подбирать, все подлизывать, и это раздражало его. Раздражало его и другое: к Стеше привилась какая-то глупая привычка – всегда жевать. Читает – и что-нибудь жует: сахар или пышку; разговаривает с Аннушкой – и что-нибудь жует; ходит по комнатам – и что-нибудь непременно жует. Видя ее такой, Кирилл отворачивается, заглушая в себе неприязнь к ней. Или вот: Стеша при людях всегда вступает в разговор и говорит уверенно, но всегда следом за Кириллом. Она все время молчит, пока молчит Кирилл, но стоит ему только высказать свое суждение, как она подхватывает его и вступает в разговор и упорно, настойчиво защищает то, что высказал Кирилл, – и это Кирилла раздражает, и ему всегда хочется сказать: «Брось. Ведь ты же говоришь не свое». А то вот еще – иногда Стеша по целым дням ходит в рабочем платье – грязном, полинялом, потрепанном. Прежде, наоборот, ему нравилось, когда он Стешу заставал дома не в нарядном платье, а в простеньком, сереньком, и он ей говорил:
– Я тебя и такой люблю… даже больше люблю: солнце никакой мишурой не прикроешь.
И вот сегодня Кирилл решил уехать в горы и там, в горах, проверить себя, свое отношение к Стеше.
«Возможно, такая кутерьма оттого, что мы все время вместе», – подумал он.
Кирилл ехал вдоль берега реки Атаки. Впереди, тоже верхом, ехали Богданов и Феня Панова. В горах надо было осмотреть две новые рудные шахты. Это оказалось кстати и потому, что за время стройки заводов ни Богданов, ни Кирилл, ни Феня ни разу не отдыхали. И теперь, отправляясь в горы, они, не сговариваясь между собой, решили там и передохнуть. Особенно упорно на такой поездке настаивал Богданов.