Брюки мертвеца
Шрифт:
— Проценты могут быть очень высокими, — он вновь поднимает бровь.
Они были пиздец астрономическими! Это было больше, чем просто валютный долг. Даже больше, чем его самоповреждение по неосторожности, когда он попал под машину, маниакально меня преследуя. Тут дело было связано со странной дружбой, которая уходит корнями далеко в прошлое. Это было что-то, что я никогда не смогу понять, но верю, что это сыграло роль в создании теперешнего меня.
До того, как я кинул его на деньги.
Мы провели опасную сделку по продаже наркотиков. Я был тогда
Сейчас я даже не знаю, как начать рассказ о том, что, блять, этот уебок делает на самолете до Лос-Анджелеса, пока я пытаюсь оправдаться. Я понял, что он хотя бы заслуживает услышать о причинах моего поступка. Почему я кинул его, Больного, Второго Призера и Спада. Хотя не, со Спадом было иначе. Я отплатил Спаду, а позже и Больному, кинув затем этого мудака на еще большую сумму денег уже в другом гибельном обмане.
— Я был готов отплатить тебе тоже, — заявляю, пытаясь удержать мою челюсть от дрожи, — но знал, что ты охотишься за мной, поэтому думал, что лучше тебя избегать. Потом случился тот инцидент... — вздрогнув, я вспоминаю, как его тело подбросила в воздух «Хонда Сивик». Пока ехала скорая помощь, я держал его и видел, как он теряет сознание. В тот момент я действительно думал, что он умер.
Пока я говорю, мое тело само по себе напрягается, ожидая жестокой стычки. Но Франко терпеливо слушает, непоколебимо вдыхая стерильный воздух. Пару раз я думал, что он подавляет желание что-то сказать, когда стюарды и пассажиры проталкивались через нас. Когда я заканчиваю мои бездыханные разглагольства, он просто кивает.
— Понятно.
Я ошарашен. Я бы снова хотел вернуться к недоверию, если бы только было куда отойти в том ограниченном пространстве, в которое мы загнали друг друга.
— Понятно... что ты имеешь ввиду под «понятно»?
— Я говорю, что понимаю это, — пожимая плечами говорит он, — понимаю, что тебе нужно было выбраться. Ты въебывался наркотиками. Я въебывался насилием и алкоголем. Ты понял, что тебе нужно сбежать оттуда еще задолго до того, как решился на это.
Что за нахуй?
— Ну да, — это все, что я мог сказать. Я должен быть в ужасе, но не понимаю, на какую волну меня настраивают. Я с трудом могу поверить, что это Франко. У него никогда не было такого склада ума, или привычки использовать подобные слова раньше. — Я использовал неправильную дорожку для побега, Фрэнк, — признаюсь униженно и смущенно, — предал своих друзей. Несмотря ни на что, ты, Больной, Спад и Второй... Саймон, Дэнни и Раб, вы были моими друзьями.
— Ты подосрал Спаду, дав ему денег. Он сразу вернулся на геру.
Холодное, бесчувственное выражение лица Франко вырывается наружу — то, которое всегда меня пугало, то, которое обычно предшествовало насилию. Но сейчас все было по-другому. И я ничего не мог сказать о Спаде. Это было правдой. Те три тысячи двести фунтов никак не помогли ему.
— Если бы ты сделал то же самое для меня, ты, наверное, убил бы меня выпивкой, — он понижает голос, пока другая стюардесса проходит мимо, — действия редко имеют запланированные последствия.
— Это правда, — бормочу я, — но для меня важно, чтобы ты знал.
— Давай не будем говорить об этом, — он поднимает руку, вертит головой с почти закрытыми глазами, — расскажи мне, где был, что делал.
Все что я могу — подчиниться. Но я думаю о его пути, пока рассказываю о своем. После попытки Франко атаковать меня в Эдинбурге я узнал, что он попал в тюрьму, и стал больше путешествующим диджей-менеджером, нежели полноценным клубным промоутером, которым был раньше. Менеджер всегда в дороге. Он всегда следует за своими клиентами, по всей планете; у танцевальной музыки сейчас нет границ, бла, бла, бла. Но это была отмазка — причина для путешествия, причина бежать.
Потом красивая девушка со светлыми волосами до плеч подходит к нам. Она — стройная, атлетического телосложения, с длинной, как у лебедя шеей, и ее глаза излучают что-то вроде спокойствия.
— Вот ты где, — улыбаясь, говорит она Франко и поворачивается ко мне, ожидая, пока нас представят.
Что за нахуй?
— Это Марк, мой старый друг из Лита, — говорит этот еблан, подражая Бонду Коннери в имитации Больного, — Марк, это моя жена, Мелани.
У меня головокружение от шока. Моя потная рука тянется в карман за успокаивающей банкой «Амбиона». Это не мой старый друг, а смертельный враг Фрэнсис Джеймс Бегби. Ужасная мысль ошарашивает меня: наверное, я жил свою жизнь в страхе из-за человека, которого больше не существует.
Пожимаю мягкую руку Мелани. Она озадаченно смотрит на меня. Очевидно, что пиздюк никогда, блять, не упоминал обо мне. Я не могу поверить, что он простил меня; о человеке, который кинул его, был причиной ужасных увечий, его (бывший) лучший друг, он ни разу не рассказал своей миссис!
Мелани подтверждает это, когда она говорит с американским акцентом:
— Он никогда не обсуждает своих старых друзей, не так ли, дорогой?
— Это потому, что большинство из них — в тюрьме, и ты знаешь их, — говорит он, и наконец-то немного звучит как Бегби, которого я знал. Что одновременно и страшно, и, на удивление, успокаивающе. — Я встретил Мел в тюрьме, — объясняет он, — она вела арт-терапию.
Что-то вспыхивает у меня в голове: расплывчатое лицо, кусок разговора, который я уловил краем уха в громком клубе сквозь дрожь экстази или кокаина — наверное, от моего ветерана-диджея Карла, или еще кого из Эдинбурга. Это что-то — было о Фрэнке Бегби, который стал успешным художником. Я никогда не верил в это. Каждый раз при упоминании его имени я перестраивался на другую волну. И это был самый диковинный и невероятный миф, который ходил о нем.
— Ты не похож на зэка, — говорит Мелани.