Брюсова жила
Шрифт:
Некипелов девочке поверил. Во время работы в «ящике» всякого насмотрелся.
Дыру он обследовал с помощью зонда-телекамеры, что используют спасатели – он и одолжил её у приятеля из МЧС. Ход, не более вершка шириной, шёл сначала вертикально вниз, а через три метра поворачивался под углом в сорок пять градусов к югу. Дна зонд, а был он восьмиметровый, не достиг. Собрав снаряжение, Некипелов вернулся в деревеньку. У Дорониных купил петушка, принёс назад в овраг, привязал за лапку к колышку и стал ждать.
К полудню петушок забился, захлопал крыльями, пытаясь
Некипелов выстрелил дуплетом. Серебряная дробь завязла в пустоте, ни одна дробинка не пролетела сквозь невидимую цель.
Словно вздохнул дракон – низко, тяжело, волна смрада прокатилась по оврагу. В прибор видно было, как облако ползло к дыре – рывками, теряя горячие, яркие капли. Некипелов перезарядил ружье, но облако успело скользнуть в дыру. Когда он подбежал к ней, намереваясь выстрелить вслед, да было поздно. Дыра сомкнулась, словно и не было её никогда.
У колышка объявился петушок – мертвый, опаленный, местами обугленный. От него до места исчезновения облачка Некипелов подобрал две дюжины шариков, очень напоминавших обсидиан.
Ни Кольки, ни пастуха отыскать так и не удалось.
В соседнем районе с поличным был задержан маньяк, но на время ветрячковских исчезновений у него оказалось неопровержимое алиби.
Дыра в овраге пока не появлялась.
Некипелов теперь владеет самым крупным универмагом. Часть денег от прибыли отдает физической лаборатории политехнического института, занимающегося разработкой мощных инфракрасных лазеров. Говорят, что два-три дня в неделю он и сам работает в лаборатории. По выходным Некипелов вместе со студентами порой выезжает в Дивногорье, где в глубине пещер испытывает прототипы тепловых бурильных установок, или «чёрных пушек», как их зовут лаборанты…
– Ничего рассказ. На правду похожий. А насчет дядьки с татуировкой и просто правда, помнишь, нам в школе про него говорили, предупреждали, – высказался первым Санька.
– Остальное тоже может быть правдой. Ветрячки в соседнем районе, вот бы спросить, пропадал там кто или нет, – ответил охрипшим от рассказа голосом Пирог.
– Как спросишь? Он и соседний, а как локоток, не укусишь. Был бы Интернет, как по телевизору показывают, то со всем миром можно связь держать, а не только с Ветрячками.
– До звёзд, поди, никакой Интернет не докричится…
– Хороший рассказ, – отозвался, наконец, и Корнейка.
– Напечатанный. Плохих в моем журнале не печатают, но называть журнал Пирог не захотел. Поди, отец его сочинил. Отец у Пирога даже повесть написал, продолжение «Трех поросят». Правда, книга пока не вышла, обещали к зиме.
Солнце у горизонта сплющилось, пригасло, налилось соком, будто малина, потом горизонт не выдержал и просел, пропуская светило.
Долгие летние сумерки наползали нехотя, из одолжения. Июнь. В Заполярье и вовсе светло, солнце не заходит. Санька помнил, как, прочитав книжку «Два капитана», даже во сне видел снега, торосы, полярное сияние. Потом уже по телевизору показали, как сейчас живут в Заполярье. Не в том дело, что хуже описанного в книге, плохо другое – у людей глаза стали тусклые. Ходят, говорят, на жизнь жалуются, что-то делают, а все будто куклы большие. И отчего-то расхотелось летать над Ледовитым океаном. Если никому не нужно – зачем?
– Пора расходиться, – Пирог вытащил из кармана штанов часы. Не карманные, наручные, просто половинка ремешка оторвалась раз и навсегда.– Девять тридцать шесть. Давайте, я Джоя отведу, Малков, небось, заждался. Мне по пути.
– Пусть с нами побудет. А Малкову не до Джоя сейчас. Думу думает. Да ничего с его хозяйством не случится, я утром заклятие наложил от воров, недельное, – ответил Пирогу Корнейка.
– Да у нас вообще… не воруют. Почти. Ну, там яблоки из сада разве…
– Тем более. Смотри, в овраг не угоди.
С Пирогом они расстались под фонарём. Фонарей на улице было много, но светил один, оттого и говорили – увидимся под фонарём, и все понимали. Дальше улица была тёмной. Не совсем – в каждом окошке горел свет.Хорошо. А то отключат линию, и ходи на ощупь.
Свет горел и у них в доме, и в окнах, и на веранде. Поздновато он, воспитывать станут.
Но родители, если и выглядели взволнованными, то никак не их поздней прогулкой. Рассеянно спросили про огород, много ль жуков, рассеянно приняли пакет, набитый грибами (Корнейка на крыльце достал из ниоткуда), рассеянно пожарили, рассеянно наложили на тарелки. И – продолжили разговор. Был он странным, оба, и мама, и отец, наперебой убеждали друг друга, что завод – это очень хорошо. Что отец так говорил, ничего удивительного, но вот мама…
– Школа не только сохранится – лучше прежнего будет. Компьютерный класс откроется, Интернет, связь с миром. А то дети наши растут, как при царе Горохе,с нашим образованием не в институт, а в пастухи прямая дорога.
– Медвежий угол без медведей, – поддержал и отец.
– В Чирках уже ремонтируют школу, да капитально, крышу перекрывают, а у нас закрыли сначала на год, а получается – навсегда.
– Строительство пойдет серьёзное, техника правильная, отсюда и заработки.А то хоть в Москву подавайся, – отец отчего-то Москву не любил, и подаваться в неё считал крайней степенью нужды.
– Молодёжи будет где работать, перестанут уезжать, – продолжала мама, – Сколько их отъехало в город, да хорошо, если треть устроилось прилично.Вспомни Клиновых, кем Ольга-то стала? А была лучшей ученицей!
– Опять же не деньгами получим за паи, а акциями. Деньги что, в любую секунду изничтожат, в фантики превратят. Акция же – часть завода. Работает хорошо завод, хорошо и акционерам, дивиденд идет. Завод ведь не деноминируешь, – отец с трудом, но выговорил мудреное слово.
– Люди приедут новые, иностранцы, настоящему английскому подучимся!