Бубновый туз

Сухов Евгений Евгеньевич

— Ну чего застыл? — крикнул Иван Емельянович. — Связывай руки остальным.

— Ага, сейчас! — Гурьян подскочил к хозяйке.

Умело и крепко он перетянул ей руки, заставив ее от боли прикусить губу. На очереди были дочери. Барышни покорно подставляли запястья и, поглядывая на родителей, сидевших рядышком на полу, плаксиво поджимали губы.

— На пол, живо! — приказал Иван Емельянович. — Чего встали?! Прикажи своим дочерям, пусть сядут! — размахивал он револьвером.

— Не переживайте, дочки, все обойдется, —

заверил дочерей отец. — Делайте, что говорят!

Девушки неловко, подбирая под себя ноги, расселись на полу рядом с родителями.

— Вот теперь вы от меня никуда не денетесь. — Иван Емельянович сел на табурет, достал из кармана серебряный портсигар и вытащил папиросу. Сунув ее в уголок рта, запалил табак.

— Посмотри на хозяйку, — показал он Фролу. — А бабец-то ничего! С такой только на кровати прыгать.

— Да и дочки хороши. Свеженькие!

— Да как вы смеете! — в негодовании воскликнула хозяйка. — Я на вас жаловаться буду!

Рассмеявшись, Иван Емельянович сказал:

— Обещаю не убивать тебя… Разве только побалуюсь немного. Страсть как люблю таких полнотелых! Супруг твой возражать не станет? А если ты стесняешься, так от него можно и за занавесочкой спрятаться.

— Да кто вы такие, грабители, что ли?! — ахнул Еникеев.

— А ты еще и не понял. Ну, брат, я думал, что ты похитрее будешь. Где деньги?!

— Нет у меня никаких денег!

— А ты, оказывается, несговорчивый. Знаешь, ты мне даже нравишься. Хозяйство у тебя крепкое, жена — красавица, детишки справные, накормленные… Только ведь ты меня можешь очень разочаровать, если будешь упрямиться. Еще раз спрашиваю: где ты прячешь деньги?!

— Нет у меня никаких денег!

— Несговорчивый попался, жаль… Гурьян, начни-ка с его женушки. Кажется, она тебе приглянулась?

— А чего… Баба-то справная, — скалясь протянул тот. — Бедра широкие, я таких люблю. Есть за что подержаться.

— Уйди от меня, мерзкая тварь! — закричала хозяйка. — Ненавижу!

Шагнув вперед, Гурьян наклонился над хозяйкой.

— Дрожит, — довольно сказал он, ухмыляясь.

— Это она от нетерпения, — захихикал Фрол. — Ты бы, Гурьян, не терялся. Бабы-то не любят особенно робких. В таких делах натиск важен.

— Да мне не впервой!

Погладив тяжело поднимавшуюся грудь женщины, он вдруг рванул ее платье. Пестрый ситец жалостливо затрещал, обнажив белую кожу.

— Что же вы делаете, бесстыжие!

— Отойдите от нее! — в отчаянии закричал хозяин, пытаясь подняться.

Фрол ударом ноги в лицо опрокинул его на пол.

— Отдохни, хозяин. Сейчас не до тебя.

— Ироды!

— А хороша! — протянул Гурьян. — Братцы, я прямо слюной истекаю.

— А сальцо-то у нашего хозяина ничего. С мясом нарезал.

Толстыми короткими пальцами Кашин ухватил с тарелки самый лакомый кусок.

— Ого, вкуснятина! Сам солил?

— Забирайте

все, только уходите! — выкрикнул хозяин.

Прожевав кусок, Иван Емельянович сказал:

— Гурьян, отойди от бабы, потом побалуешься, дай с мужиком поговорить.

— Смотри не подавись, — сквозь зубы процедила хозяйка.

Посмотрев на хозяина, лежавшего на полу с разбитым лицом, Кашин заметил:

— А она у тебя с гонором. Как же ты с такой бабенкой сумел столько детей настрогать? — Положив очередной кусок сала на ломоть хлеба, спросил: — Так где деньги, хозяин?

— Нет у меня ничего!

Пожевав, Иван Емельянович продолжил все тем же проникновенным голосом:

— Вот не хотят понимать люди, когда с ними по-хорошему! Я ведь к нему со всей душой, сочувствие выражаю, а он нос воротит. Потом ведь просить будет, руки целовать мне станет, чтобы дурного ничего не делал, — в голосе Ивана Емельяновича послышались угрожающие интонации, — а уже ничего не исправишь. Так где у тебя золото, хозяин?

— Нет у меня золота! В погребе овощи есть. Мяса припас, вот и все мое богатство. Забирайте что хотите!

Бросив недокуренную папиросу в тарелку, Иван Емельянович поднялся, косолапо протопал к хозяину и с минуту глядел на него, наслаждаясь собственной властью. Вот он, человечишко, будто клоп на ладони. Взял, да и прихлопнул его!

Насладившись собственным величием, он с размаху стукнул хозяина в лицо. Опрокинувшись, Еникеев ударился затылком об пол. Изба наполнилась криком: вопили дети, причитала хозяйка:

— Убивают! Будьте вы прокляты, ироды! За что же вы его?! Он же мухи никогда не обидит!

Неловко переваливаясь на полу, Еникеев не мог подняться. Из разбитой губы сочилась кровь.

Наклонившись над поверженным хозяином, Иван Емельянович, не скрывая ярости, сказал:

— Может, ты мне опять овощей предложишь? Деньги где, спрашиваю?!

— Добивать их надо, — высказался Гурьян, почесав пятерней подбородок. — Ошиблись мы малость, нет у них добра.

— Хата снаружи добрая.

— Видимость одна. Вяжем узлы и уходим!

Говорили они буднично, без всякого нажима. Как-то обыкновенно говорили, как о чем-то разумеющемся. Верилось, что страшные слова они произносили в своей жизни не однажды. Вот оттого и слетают они с языка, будто семечки.

За окошком вдруг послышались громкие голоса, а потом кто-то забарабанил в ворота:

— Федот, открывай!

— Кто там пришел? — метнул Иван Емельянович испуганный взгляд на хозяина.

— А я почем знаю?

— Свояк наш, — подала голос хозяйка, — он в милиции работает. Уходите подобру-поздорову!

— Глянь, кто там? — приказал Кашин Гурьяну, стоявшему у окна.

Отодвинув слегка занавеску, тот осторожно выглянул и тихо сказал:

— Трое их там. Все с ружьями.

— Что за напасть такая!