Будь моей ошибкой
Шрифт:
— Это мой папа, — протараторил сын радостно, — его Артем зовут.
«— Вот уж благодарю тебя, сынок. Мог бы и промолчать», — съязвил внутренний голос. Хорошо, что дамочка пропустила нас вперед, иначе бы я не выдержал ее взгляда. Донельзя глубокого, словно в душу заглядывала демоница, пытаясь расковырять там слой толстого льда. Черта с два это у кого-то получится в этой жизни.
Ветер продолжал свистеть под крышами, безжалостно раскачивая макушки деревьев. Листва почти вся уже валялась на холодной земле, а я почему-то подумал, что это даже хорошо, что я начал выбираться из бетонного кокона, в котором просидел не один год. Вот
А когда она начала что-то там про утренник у меня вообще внутри все свернулось узлом. Особенно, стоило ей упомянуть Тамарку, да все я знал про бывшую жену. Язва еще та, и ни разу не удивился, что относилась она к материнским обязанностям спустя рукава. Но я-то не Тома. Для вида, конечно, огрызнулся, кажется, даже напугал Ольгу Петровну, но внутренне был согласен с ней на все сто.
Что ж, решим этот вопрос с утренником. Человек я не такой занятой, чтобы пропускать мероприятия у сына, тем более, он у меня один. Вообще, единственный человек, который любил и тянулся ко мне. Остальные все поставили давно на мне крест, считая, что закончу свои дни я плохо. Либо сопьюсь от горя, либо сдохну от тоски по прошлой жизни. Я, может, и рад бы, да вот теперь — Тимка, словно шлюпка, удерживал меня на плаву.
Половину дня провалял дурака точнее, пытался убраться, постирать, потом приготовил ужин, надеясь, что Тимоха не откажется от макарон. Макароны — еда на все случаи жизни, а у нас как раз тот период, что большее мы себе позволить пока не можем.
После обеда я с чистой совестью завалился на диван, с благой целью проштудировать объявления о работе. Помнится, в юности очень мне уж нравилось паять, даже матери как-то чинил цепочку, когда рвались звенья. Так вот и подумал, может, смогу отыскать что-то похожее, где мои руки бы пригодились?!
За окном усиливался ветер, а культя начала потихоньку ныть. По этим дурацким болям можно было сверять прогноз погоды. Я лишь морщился, скрипя зубами, но пообещал себе — пока не найду что-то подходящее, с места не сдвинусь!
Да так и задремал с газетой, вскочил, когда уже темнеть начало. Спотыкаясь, ударяясь плечом о дверные проемы, я буквально допрыгал до коридора, параллельно натягивая куртку, и поспешил за сыном.
Чем ближе подходил к саду, тем, кстати, больше понимал, что чертовски хочу вновь увидеть эту блондинку. Даже улыбка плотоядная скользнула по губам, странно, чего меня так проняло-то?! Она наверняка счастлива в браке, колечко на пальчике-то я заметил. У нее прекрасный муж и, скорее всего, очаровательная дочка с такими же голубыми глазами цвета июльского неба. А я?! Я — инвалид, еле передвигающийся, практически безработный, да к тому же отец-одиночка, кажется. Хорош, нечего сказать!
Почему-то от этих мыслей даже разозлился на себя. Обругал последними словами свою дурную голову и в итоге мысленно махнул на все рукой.
— Нет, Артем, — пробурчал себе под нос, вдыхая морозный воздух, — твое время утекло, дружище.
Да, пожалуй, так оно и было. Оставалось лишь смириться и сосредоточиться на воспитании сына. Других вариантов для меня жизнь не предусмотрела, к сожалению.
Тимоха увидел меня в окно, а потом сквозь белый тюль скользнул силуэт Ольги. И я остро почувствовал, как шар внутри меня начинает увеличиваться в размере. Он находился где-то в груди и, кажется, мешал спокойно
Глупо было отнекиваться, но эта — чужая женщина — мне понравилась. Все-таки Ольгой Петровной хотелось любоваться, как картиной в галерее, зная, что руками трогать нельзя.
Она мило улыбалась, а я, потупив взор, будто нашкодивший пацан, все же извинился за поведение с утра. Ужасно себя, конечно, повел, потом весь день корил себя за это, выедая собственный мозг ложкой.
Я сам не заметил, как мы все втроем оказались на улице. Тимка прыгал по лужам, разбрызгивая осеннюю жижу, я поначалу хмурился, прикидывая, что снова до полуночи буду стирать, а потом махнул рукой. Тем более, беседовать с Ольгой было куда приятнее, чем думать о домашних делах.
Она так звонко смеялась над моими идиотскими шутками, услышанными еще впору работы в горах. Я сам на мгновение будто забыл, что не там сейчас свободно скольжу на доске по снежной глади, а здесь — ковыляю еле-еле.
— Артем, — мягко произнесла Ольга мое имя, — а расскажите о себе!
Эта просьба прозвучала неожиданно. Я даже смутился на миг, вот ведь, чертовка, удивила. Интересно, зачем ей это?! Анкету я уж заполнял в саду, вряд ли какой-либо из пунктов мог вызвать любопытство у кого-то.
Мне вообще казалось, что я банальный, серый и нудный. Девушки любят мужиков на крутых тачках, с дорогими часами и огромными букетами, будто милый только что ограбил цветочный магазин, ну или купил его со всеми потрохами. Мы находились с такими парнями в разных весовых категориях, поэтому я не высовывался, да и не пытался даже с кем-то знакомиться, адекватно оценивая свои шансы. Вот так в тридцать четыре я стал практически аскетом.
— Ольга Петровна, — кашлянул, чувствуя, как мелкий противный дождик начинает моросить. Хотелось ускориться, но одновременно я понимал, что тогда нам придется вскоре расстаться, а так хотелось побыть рядом с ней подольше, погреться возле нее, подпитываясь неким светом. — Я угрюмый зануда. Занимаюсь тем, что воспитываю сына… Хотя, кажется, это он меня все же. Звезд с неба не хватаю, живу скромно в однушке на соседней улице. Раньше работал инструктором, учил старых и малых стоять на доске и ловить ветер, мчась с заснеженных вершин.
Ольга резко прекратила улыбаться, мне даже показалось, что она вздрогнула. Стала сразу какой-то далекой, будто только тело здесь, а ее душа унеслась куда-то. Тень скользнула по женскому лицу. Мрачная, серая. Я остановился, внимательно посмотрев на нее, а девушка, словно смутившись, поправила прядь светлых волос и засеменила вперед.
— Тимофей, — окликнула она моего сына, — не торопись, впереди дорога.
Сорванец перестал прыгать по грязи, обернулся, поправляя шапку, а потом кивнул. Эх, я бы с удовольствием сейчас так же гонялся по лужам, радуясь осенним каплям, но вместо этого проклинал костыли и моросящий дождь.
Оля открыла зонт, и придвинулась ближе ко мне, не торопясь нарушать молчание. Мужчине, наверное, не стоило быть таким болтуном, но я ничего не мог с собой поделать. Первым снова заговорил. Слова потоком лились из меня, а я не мог сказать себе «стоп» и замолчать. И чем больше я распалялся, тем отчетливее понимал, что пора прощаться. Ольга замедлила шаг, как-то мельком взглянула на окна второго этажа, где горел свет. И мне показалось на секунду, что она боролась сама с собой. Взгляд стал не просто грустным, он стал испуганным, как у затравленного зверька.