Будь моей парой
Шрифт:
Тварь! Убью! Уничтожу!
Но нет. Нельзя отвлекаться. Всё это позже. А сейчас я нужен ей, моей маленькой рыжеволосой девочке.
Взяв себя в руки, я стал аккуратно обрабатывать свежие раны. Сильва послушно смотрела на меня, но, как только я закончил, отвернулась и через несколько минут потеряла сознание.
Сильва
Страшно вспоминать, как я прожила те пятнадцать минут. Айк рисовал на мне кровавые узоры, улыбался и периодически даже мурлыкал под нос какой-то незатейливый мотивчик. Я молча
Но, кажется, блондин никуда не торопился, растягивая удовольствие. Иногда ему не хватало "краски", и он делал на моей груди новый надрез. В отчаяньи я крепче сжимала зубы, не позволяя себе проронить и звука. Но пару раз он, видимо, нажимал слишком сильно, делая надрез глубже, и тогда я, не выдержав, кричала и выгибалась дугой, пытаясь разорвать стягивающие конечности ремни.
"Быстрее, пожалуйста!" - молилась про себя, подгоняя полицию.
Время текло неспешно, не торопясь подчиняться моим желаниям. Минута, две, пять... Сколько уже прошло? Наверное, целая жизнь... Сколько осталось ждать? Кажется, вечность...
...Раздавшийся где-то наверху грохот был подобен взрыву. Он прозвучал настолько неожиданно, что практически оглушил меня. Я вздрогнула, а Айк дёрнулся и едва не перерезал мне сонную артерию.
– Никому не двигаться! Работает ОБР!
– раздался зычный голос, и Айк обернулся.
Яркая вспышка ослепила, ударив по глазам. По ушам проехался топот мужских ботинок. Айка повалили на пол и выбили из руки скальпель, а следом в уши врезался короткий рык:
– Лежать, су...а! Не двигаться!
А следом придушенный визг блондина:
– Не смейте меня трогать! Гады! Мрази! Вы знаете, кто мои родители? Да они вас в порошок сотрут!
Кто-то сбоку от меня хмыкнул и зло процедил сквозь зубы:
– Не в этот раз, парень! Не в этот раз!
Опять знакомый голос. Но ему я была искренне рада. И точно знала - теперь я спасена, а Айк не отвертится!
Устало закрыла глаза. Всё, можно уже расслабиться и отпустить сознание в небытие.
Но мне не позволили это сделать.
– Сильва! Сильва, ты меня слышишь? Посмотри на меня! Открой глаза, девочка!
С неохотой подчинилась. Если лейтенанту Саро, обладателю предыдущего голоса, я была рада, то того, кто меня сейчас звал, ни видеть, ни слышать я не хотела.
Пересилив себя, открыла глаза и наткнулась на полный тревоги и боли золотисто-карий взгляд Оборота, обещавшего больше не лгать, но обманувшего снова. Почему это был не кто-то другой - хоть кто-нибудь, всё равно кто, - лишь бы не он? Внутри всё закипело от осознания его лжи, в сердце вспыхнула обида, уничтожая крупицы радости и облегчения от вовремя пришедшей помощи.
– Смотри только на меня. Вот так! Умница!
– между тем негромко произнёс Дамир, быстро и уверенно обрабатывая мои раны.
Его голос был мягким, даже заботливым, но это показалось мне новым испытанием. Мужчина будто считал, что имеет право... Что может просто взять и стереть то, что произошло.
Я
Какой-то мужчина в форме освободил от ремней мои конечности. Ничем не удерживаемые руки безвольно упали вниз. Мышцы затекли и совершенно не слушались. Я молча повернула голову, пытаясь сдержать слёзы и рассмотреть, как из подвала уводят Айка.
– Носилки! Бегом!
– обернулся к кому-то Дамир.
Он уже закончил с порезами на груди, прикрыл их стерильной салфеткой и, подхватив мои ладони, очень осторожно начал их растирать.
Я снова отвернулась, не в силах смотреть в полные боли и сострадания глаза. Тепло рук мужчины проникало в меня, заставляя гулко биться сердце, но я лишь сильнее стиснула зубы. Не хочу его видеть. Не могу. Надеюсь, он поймёт моё молчание. И оставит меня в покое.
– Готовы? Перекладываем! Осторожнее!
– меня подхватили с двух сторон и переложили на носилки.
– Держись, маленькая. Всё закончилось. Теперь всё будет хорошо, - Оборот ласково коснулся моих волос, а я закрыла глаза.
Вот сейчас, наконец, можно забыться, ускользнуть в тишину - подальше от слов и взглядов, которые больше не могут вернуть утраченное доверие...
...В больнице я провела почти неделю. Несмотря на все "усилия" Айка, швы накладывать не пришлось. Благодаря заботе коллег и медицинскому клею, нанесeнному на раны, порезы заживали прямо на глазах.
Физическая боль отступала, но оставалась боль душевная, и с ней справляться было куда сложнее. Каждый день ко мне приходил психолог. Он задавал вопросы о нападении, но я не хотела копаться в себе, отказываясь от общения. Скрытая обида перерастала в слёзы. Но нет, я не позволяла себе плакать, старательно взращивая в душе знакомую, а потому более близкую мне ярость. Я отталкивала тeплые воспоминания о Дамире. Обида и ярость стали моим щитом, и я не готова была его опустить, боясь снова стать уязвимой.
– Ощущение беспомощности страшнее боли, да?
– однажды заметил психолог, когда я молчала, уже в который раз думая, что не смогу никому рассказать, что терзает меня на самом деле.
Я не стала его разубеждать, терпеливо ожидая, когда останусь в палате одна. Но каждый день глядя в потолок, я ловила себя на том, что думаю не об издевательствах Айка, а о Дамире. Я снова вспоминала, как он обрабатывал раны, а потом нежно держал мои руки, словно боясь причинить ещё большую боль. Я злилась на себя за эти воспоминания, ведь мои чувства казались мне предательством. Обида разгоралось с новой силой, и меня раздирало от мысли, что в его глазах я видела свою боль. Тогда я поднимала щит, напоминая себе о том, что он снова мне солгал.