Будь моим гостем
Шрифт:
– Разговаривает с нами, – объяснил бесформенный. – Хочет знать, кто мы такие.
Вытянутая челюсть выглядел оскорбленным.
– Но это же безобразие, – произнес он.
– Ну… почему бы и нет? – спросил Кувшинное рыло. – Итак, я – дон Нобилио Эрнандес Сан Хуан Филипп Сальвадор Гевара де Сервера-Сильва. А эти джентльмены – капитан Эфрам Гудньюз, майор Джоселин Бритт-Говард и доктор Альфред Р.О'Лири.
– Доктор медицины, дантист, – пропищал человечек с овечьим лицом.
– Здравствуйте, – глупо произнес Кип, а затем добавил: – Что это значит? Что вы делаете здесь, чего
Вытянутая челюсть фыркнул.
– Мой дорогой друг, – начал он, – ты нам просто снишься.
– Я вам снюсь? – осторожно переспросил Кип.
– Совершенно верно. Вполне обычное дело, правда? Меня удивляет, что сон необычайно длинен, но это меня устраивает. Когда я засыпал – мне не стыдно в этом признаться – я был чертовски больным человеком. Чертовски больным.
– И я тоже, – вздохнул Кувшинное рыло. – Увы, мы уже далеко не так молоды, как прежде.
– Но я еще продержусь какое-то время, – сказал человечек с овечьим лицом. – Только нужно быть очень осторожным. Сердце, вы же знаете.
– Перекладина ударила меня, – сказал бесформенный человечек. – Это был сильнейший шторм, который я когда-либо видел. Удивляюсь, как это мы еще не пошли ко дну.
Кип посмотрел на них с ужасом. Прозрачное лицо майора Бритт-Говарда было все покрыто пятнами и грязью. На правом виске дона Нобилио, как раз над глазом, виднелась крошечная сморщенная дыра. А капитан Гудньюз, ужасно распухший, с отваливающейся кусками плотью…
– Какой сейчас год? – спросил Кип хрипло. – Не в вашем сне, а в реальности?
Все четверо тревожно переглянулись.
– Должно быть, девятый, – нехотя буркнул майор.
– Сейчас тысяча восемьсот шестьдесят седьмой год от Рождества Христова, – произнес дон Нобилио.
– Тысяча девятьсот двадцать первый, – сказал доктор О'Лири.
– Восемьдесят девятый, – ответил капитан Гудньюз.
Они сердито уставились друг на друга.
– Вы мертвы, – подытожил Кип. Ему не хотелось этого делать, но он не мог остановиться. Он обратился к майору. – Вы и доктор О'Лири умерли от болезней. Вы, дон Нобилио, были застрелены во сне. А вы, – он указал на капитана Гудньюза, – утонули.
Поднялась волна яростного протеста, причем доминировал голос майора Бритт-Говарда, который выкрикивал:
– Чепуха! Чепуха!
Затем он добавил:
– Я знал, что не стоило разговаривать с этим нищим. Начали спорить со сновидением, вот и получили то, что заслуживаем. Альфи, Эфрам, Билли – идемте отсюда.
Все четверо растаяли, превратившись в мерцающий голубой свет, который исчез в теле Кипа. Он слышал их голоса глубоко внутри себя. Они о чем-то сердито спорили.
Отношение Кипа к такой теме, как жизнь после смерти, было всегда жизнерадостно-прагматическим, как у человека, у которого еще очень большая и длинная жизнь впереди. Если это правда, то со временем он все выяснит на собственном опыте, если же нет – ну и плевать.
К некоторому удивлению Кипа, теперь эта идея вызывала в нем сильное отвращение. Его разум бросился от нее в сторону софистики: не было причин полагать, что его сознание правильно интерпретирует новую информацию, которую оно получает.
Но это был чистейший идеализм Беркли, который можно использовать логически непротиворечиво для чего угодно. Например, чтобы опровергнуть существование бутерброда с ветчиной. Вдобавок, что гораздо хуже, эта теория нарушала закон экономии мышления – она вносила лишнюю сущность, вовсе не необходимую для объяснения наблюдаемых фактов. И, в конце концов, какие у него есть возражения против самой идеи духов?
То, что нет очевидных доказательств их существования? Да нет, едва ли. Кип с чувством какой-то странной неловкости осознал, что случаи освобождения духа от телесной оболочки так же хорошо описаны, как и случаи падения метеоритов. Их регистрировали, и сведения хранили – вот только информация эта проходила под грифом «Религиозные суеверия».
То, что это теоретически невозможно? Об этом ничего нельзя сказать до тех пор, пока не создана соответствующая теория.
Правда, предполагается, что духи обитают в заброшенных домах, а не в живых людях, хотя… Ага, вот оно что!
Кип поднялся с кушетки и стал слепо бродить по комнате, механически огибая стол.
Как он сразу не догадался! Вне всякого сомнения, человечество неоднократно сталкивалось со случаями обитания духов в людях. Существует весьма распространенное слово для этого.
Одержимость.
Предположим, что тело человека служит естественным жильем для призраков. А когда их видят плывущими в разрушенных зданиях, то это объясняется не тем, что им понравилось именно это место обитания, а тем, что им некуда было больше деваться! Что, если подобно тем четверым, с которыми столкнулся Кип, все связанные с землей духи – это те, кто не хотят отказываться от удовольствий телесного существования? Или даже совсем не способны признаться самим себе, что они мертвы… Ну какое еще объяснение можно придумать?
Такая гипотеза объясняет и то, почему духи, появляющиеся в зданиях, такие угрюмые и мрачные, а жильцы Кипа – ворчливые, но, в общем-то, добродушные существа…
Жильцы. Какое уютное, мирное слово! Жильцы, которые владеют им, как собственностью. Обладание (тут в голове сработал универсальный словарь Кипа, которым он так редко пользовался) – это «условие, обеспечивающее индивидууму такое право на собственность, при котором он может легально пользоваться ей, не давая к ней доступа никому, кроме особ, у которых есть точно такие же права на данную собственность…»
– Черт меня побери совсем! – воскликнул Кип.
Он не был свободным владельцем своего тела, он был имуществом! Если уж говорить совершенно точно, он представлял собой нечто вроде частного клуба для четырех престарелых джентльменов. Прелестное обиталище, все удобства: горячая кровь днем и ночью, воздушное кондиционирование, обеденный зал, наблюдательные пункты. Наверху – библиотека, используемая скорее как курилка, так как никто никогда там не читает. Гарантированная звукоизоляция, приятное соседство, выбор яств по заказу…