Будь счастлив, Абди!
Шрифт:
Охотников на этого зверя не так уж много: во всей Африке, по неофициальной статистике, немногим более полутораста человек. Преимущественно это приезжие американцы.
Обычно охотника сопровождали местные жители, выполнявшие одновременно роль слуг и загонщиков. Они-то в основном обеспечивали белолицему гостю удовлетворение охотничьей страсти.
Об одной такой охоте мне рассказал пожилой Абдалла, с которым я и Али повстречались на берегу Веби-Шебели. Он сидел на толстом стволе нависшего над рекой дерева.
Дерево то ли от ветра, а может, от подземных вод наклонилось,
— Охотился ли на леопардов, спрашиваешь? Охотился. Страшный и злой зверь. Один оставил о себе память на всю жизнь. Это был мой последний леопард. После я уже не ходил на охоту. Не пошел бы и в тот раз, да соблазнили двести шиллингов…
Волосы охотника густо посеребрены сединой, под глазами сетка морщин. На ногах, словно на черном эбеновом дереве, рельефно выделяются мышцы. Глаза старого охотника застыли. Мне даже показалось, что на них навернулись слезы. Медленно, будто погружаясь в прошлое, он начал рассказ о своей последней охоте…
Гость был высоким, сильным, с сухим лицом и совсем выгоревшими, белесыми волосами. Подкатив на автомобиле к мундуле старейшины, он, не вылезая, подождал, когда тот подойдет.
— Я приехал охотиться на леопардов, — начал белолицый без обиняков. — Мне нужен опытный проводник, хорошо знающий места, где водится зверь. Я уплачу и тебе за помощь и проводнику.
Он небрежно протянул старейшине пятидолларовую бумажку. Тот сразу понял, что перед ним богатый господин. От него не ускользнули многочисленные коробки и тюки в блестящем автомобиле. На такой машине ездят богатые люди.
— Хорошо, хорошо, сеньор! Проводников у нас много, но с вами пойдет самый опытный. Только одного мало, нужно два или три проводника, сеньор. Ведь на охоте все может случиться…
— Сколько же придется тогда каждому платить?
— Сто пятьдесят шиллингов, сеньор, — смекнул старейшина.
Белолицый, обдумывая, уставился в землю:
— Мне нужен один. Я заплачу ему двести.
Автомобиль окружили дети. Они с любопытством поглаживали сверкающие никелем части, трогали колеса, с вожделением заглядывали внутрь. Поодаль судачили о приезжем в пестрых одеждах женщины.
— Абдалла! Эй! Абдалла! — подхватили они, едва старейшина распорядился позвать охотника.
— Абдалла! Абдалла! — бросились мальчишки.
Абдалла жил на окраине селения. Его хижина выглядела бедней остальных.
— Вот что, Абдалла. Мне нужен в охоте помощник. Пойдешь? — белолицый гость посмотрел на сомалийца. — Пойдем вдвоем: ты и я.
Абдалла промолчал. К охоте он был привычен. Бил антилоп, страусов. Случалось убивать львов-людоедов. Но охотиться на леопардов не любил. Он знал повадки этой кошки, не одну изловил. Однако каждый раз испытывал на охоте неприятное чувство леденящей настороженности от возможной встречи в этим зверем.
Нападения леопарда дерзки. Зверь бросался
— Неужели ты боишься этой кошки? — американец попал в точку: сомалийцы презирают трусов. — А мне говорили, что ты — настоящий охотник.
«Лежебоке даже драка кажется пустяком», — вспомнил сомалиец с детства знакомую поговорку.
— Я хорошо тебе заплачу! — продолжал уговаривать Абдаллу белолицый. — Дам двести шиллингов! Может, ты стал слабей жены? Может, жену вместо тебя пригласить? — Сеньор знал, как уязвить самолюбие охотника. Абдалла молчал.
«Деньги! Двести шиллингов — не пустяк! На них можно купить коз, овец. Да что там! Это и пестрая ткань для Сесильи и детей, и сладости… На плантациях за двести шиллингов нужно работать два-три месяца».
Абдалла долго не соглашался. Не нравился ему этот самоуверенный сеньор с голубыми глазами. Не внушали уверенность даже сильные руки и охотничье трехствольное ружье. Однако проклятые шиллинги заставили согласиться.
Охота проходила успешно. В первый день белый убил старого леопарда.
— Хороша кошка, хороша! — восторгался он, поглаживая пятнистую шкуру зверя. — И шкура, главное, цела! Прямо в пасть! Никаких следов!
На следующий день он убил огромного зверя и с помощью Абдаллы поймал двух детенышей, совсем еще котят. Стрелял в самку, но та, раненая, со страшным рычанием скрылась в зарослях.
— Пойдем, сеньор, пойдем скорей отсюда! — взмолился Абдалла, поспешно затолкав детенышей в мешок. — Беда может быть! Не отдаст так котят зверь.
— Будь здесь! — крикнул охотник и бросился в заросли.
Абдалла остался один, испытывая недоброе предчувствие. Словно живой, шевелился мешок, оттуда несся жалобный писк. Он хотел было нагнуться, как вблизи послышался шорох. И не успел он оглянуться, как удар в плечо свалил его на землю.
Падая, он успел заметить у самого лица два желтых глаза хищника, свирепо отжатые уши, оскаленную клыками пасть, из которой вырывался рык и зловонное дыхание, Абдалла, напружинившись, схватил зверя за горло. Но в его тело глубоко вонзились когти и стали рвать кожу. Он почувствовал, что левая рука вдруг стала слабеть, делаясь непослушной.
Они катались клубком по земле, человек и зверь, оба истекая кровью. Абдалла пытался было звать на помощь, кричать голубоглазому, но не было сил: из горла вырывалось только тяжелое дыхание.
Наконец Абдалле удалось дотянуться до висевшего на поясе ножа. Вкладывая в удар последние силы, он вонзил нож в тело хищника…
Ярко-огненный шар солнца склонился к горизонту, на землю накатывались сумерки. Плескалась у берега река. По ней плыли сухие ветки, коряги, листья. Громко переговариваясь, по тропинке спускались женщины с кувшинами. Вспуганный, плюхнулся полутораметровым телом ящерицы варан. Течение подхватило его и понесло. Только треугольник головы виднелся из воды.