Будда и Моисей
Шрифт:
– Зачем вам так много иностранных языков? – удивилась она.
– Как говорил Карл Маркс, каждый новый иностранный язык – это ещё одно оружие в жизненной борьбе, – пошутил я.
Но, кажется, она эту шутку не поняла. Поэтому я продолжил:
– Традиционно до революции русские всегда изучали два иностранных языка: немецкий и французский. Это – у нас в крови. Начинали всегда с немецкого, потому что он считался всегда самым трудным. Помните, как у Толстого в романе «Детство, отрочество, юность»? После немецкого уже не один язык не страшен, все другие языки легче его. По-немецки говорили все наши цари, так как брали в жёны немецких принцесс. В какой-то степени немецкий язык был, как бы вторым государственным официальным языком в Российской империи, тем более что со времён Петра Первого в науке и армии работало очень много немцев. При дворе наших царей часто слышалась немецкая речь. Вторым языком был всегда французский. На нём говорила вся аристократия и интеллигенция. Благодаря ему высшие сливки общества блистали остроумием, как говорил Гегель в «Философии духа», французы всех поражали своим стремлением нравиться и остроумием – bel esprit.
– И зачем это они делали? – улыбнувшись, спросила Натали.
– Наверное, чтобы нравиться женщинам, – ответил я ей и тоже улыбнулся.
– Но зачем столько языков? – опять повторила она вопрос.
– Потому что, изучая иностранный язык, мы познаём чужую культуру, как бы приобретаем ещё один ум, и на одну и ту же вещь можем смотреть уже многосторонне. Каждый иностранный язык обогащает нас, через него мы начинаем больше ценить свою культуру и бережнее относиться к своему родному языку. Русская передовая интеллигенция всегда относилась серьёзно к изучению иностранных языков, потому что считала себя частью всеобщей мировой культуры, поэтому не замыкалась в себе, а находила возможности аналитически и многосторонне подходить к решению многих своих проблем. Благодаря такому образованию, девятнадцатый век стал золотым веком в развитии нашей культуры. Вспомните наших писателей, учёных, композиторов, философов.
– Да, – задумчиво произнесла Натали. – Вы, наверное, правы. Но учить иностранный язык так сложно. У меня по немецкому языку выше четвёрки никогда не было оценки.
– Это потому что вы изучаете только один язык, – заметил я. – Как только вы начнёте изучать второй язык, так вам сразу же станет легче. Потому что вы поймёте систему языка, и будете уже изучать язык в сравнении с другим языком. На первом этапе сравнивать иностранный язык со своим очень сложно. Потому что мы как бы находимся внутри своего языка, и не можем обособиться. Но когда вы изучаете два иностранных языка, то становится легче их сравнивать, потому что хорошо видится всё на расстоянии. А через эти два языка и на свой язык обратите более пристальное внимание. Станете уважать его. Тем более, нам можно гордиться нашим языком, потому что он один из самых развитых и совершенных языков в мире, благодаря нашей культуре и истории.
– Я хотела бы изучать ещё французский, – скромно заметила она.
– В чём же дело? – спросил я её. – Начните его изучать.
– Но как? – покачала головой Натали. – У него такое сложное произношение.
– Я вам помогу, – охотно согласился я.
Она посмотрела на меня удивлённо и спросила:
– А зачем вам это надо? Я не смогу платить за уроки.
– Разве всё дело в оплате?! – воскликнул я увлечённо. – Знания вообще должны приобретаться бесплатно. И для меня будет удовольствие заниматься с вами.
Она недоверчиво посмотрела мне в глаза.
– Потому что, – продолжил я, – я сам испытываю большое наслаждение, когда слышу этот язык или говорю на нём. И тем более мне будет приятно научить этому языку такую любознательную девушку, как вы.
От этих слов она покраснела.
– Но, – заметил я, – чтоб меня ни в чём не обвинили, и чтоб никто ничего не подумал о наших встречах, скажите мне, вы достигли уже совершеннолетия?
– Уже давно, – сказала она очень серьёзно.
– Когда? – уточнил я, глядя на её почти детски черты лица.
– Полгода назад, – ответила она.
Я улыбнулся.
С этого времени по вечерам мы стали вместе заниматься французским языком. Её успехи меня поражали. Она имела идеальный музыкальный слух. Буквально всё схватывала налету. Через несколько занятий я стал провожать её до дому. С каждой встречей она мне нравилась всё больше и больше. Возможно, что я уже влюбился в неё. Провожая её домой, я говорил с ней на разные темы, и она всё впитывала в себя, как губка. Кое-что она рассказывала мне сама, но очень сдержанно и, как мне казалось, смущённо. Её смущение мне очень нравилось. Возможно, она считала меня очень начитанным студентом, и принижала свои знания и способности. Я её постоянно хвалил. У меня возникла мысль, что она влюбилась в меня, но она была настолько сдержанной, что я понять этого не мог, поэтому не переходил границы в наших отношениях. Однажды я её пригласил в театр на оперу, она с радостью приняла моё приглашение. Когда мы возвращались из театра на такси, сидя с ней на заднем сидении, я пожал её руку. Она её не отняла. Я её обнял за талию, она опять никак не среагировала. В тот вечер, провожая её, я впервые поцеловал её. И она это восприняла спокойно.
Через несколько вечеров я пригласил её на бутылку шампанского в один офис, где я по ночам подрабатывал сторожем. В здание никого не было, мы уселись в приёмном зале на кожаном диване возле журнального столика, где я поставил бутылку шампанского и вазу с фруктами. Не знаю, решил ли я соблазнить её сознательно, или всё происходило неосознанно, сейчас мне трудно это понять. Я чувствовал, что она девственница. До этого я не делал таких попыток.
Да, она мне нравилась. Но она казалась мне ещё такой юной, а я был намного её старше. Я учился, и женитьба не входила в мои ближайшие планы. Но один раз я увидел её разговаривающей с милиционером. Милиционер ей что-то весело говорил, а она смеялась. Помню, как меня в сердце кольнула ревность, а в голове пронеслась мысль: «Если не я, то это сделает другой». И этот случай повлиял на мою решимость.
Я налил ей в бокал вина и сказал:
– Я люблю тебя, и знаю, что ты меня любишь, но сейчас я не могу на тебе жениться, потому что учусь. Нам как-то нужно, во-первых, не допустить секс, воздержаться от половой близости. Во-вторых, не нужно, чтобы ты сейчас забеременела.
Мы выпили, я поцеловал её в губы. Она таяла в моих объятьях и отдавалась мне вся целиком. Я стал склонять её голову на валик дивана, она не сопротивлялась, я уложил ей на диван и, обнимая, одной рукой сорвал с неё нижнюю одежду. Она инстинктивно хотела освободиться, но я не дал этого сделать, так как сам был очень возбуждён. Я прижал её к дивану и почувствовал нижнюю часть её голого тела. Бёдра и талия были хрупкими и изящными, своими изгибами напоминая скрипку. Я сознавал уже тогда, что держу в своих руках единственную драгоценность всей моей жизни. И я почувствовал, что если бы сейчас кто-нибудь захотел отнять её у меня, то я б не пожалел своей жизни, чтобы её удержать. Я попытался войти в неё, но не смог этого сделать, она ещё не принимала меня. Я не выдержал напряжения и кончил. Когда я это делал, ногой толкнул журнальный столик, один бокал упал на пол и разбился. Обнимая её, я продолжал целовать её лицо, но возбуждение уже спало, я немного успокоился. Встав с дивана, я посмотрел на осколки разбитого бокала и подумал: «Уж не дурное ли это предзнаменование». Но я уже ничего не мог с собой поделать, если б даже мне сказали, что после её соблазнения меня ждёт смерть, я бы всё равно был с ней, и умер бы самым счастливым человеком. Она была девственницей.
– Вот, видишь, этого не получилось, – сказала она, как бы облегчённо, – между нами ничего не было.
– Да, – сказал я, – уже поздно. Мне нужно отвезти тебя к маме и вернуться на работу.
Я собрал осколки разбитого бокала. Она встала с дивана и быстро оделась. Я прибрался и вызвал такси. Когда мы ехали по ночному городу, я, обнимая её, спросил:
– Можно к тебе приехать утром?
– Да, – ответила она, – мама уходит на работу в восемь часом.
Отвезя её домой, я вернулся на работу и лёг на тот самый диван, на котором она чуть было не стала женщиной. У меня даже в мыслях не было отступить и оставить её в покое. Утром я приехал к ней. Когда она впустила меня к себе, взгляд у неё был смущённый.
Мы прошли к ней в комнату. В маленькой комнате стояла узкая старая кровать, платяной шкаф, стол и два стула, скромная келья девственницы. Я стал её молча раздевать, она стояла передо мной, покорная как овечка. И это меня приводило в сильное возбуждение. Я раздел её и уложил на постели. Она смотрела на меня испуганно, но не произносила ни одного слова. Я сказал ей:
– Потерпи, сейчас тебе будет немного больно, но через это нужно пройти.
Я с силой вошёл в неё, она вскрикнула от боли. Но я уже находился в ней, она стала моей на всю жизнь.