Будем жить!
Шрифт:
— Туда, туда, тут еще в советское время все снесли и перестроили, — пояснил Патрик. — Но не беспокойся, у вас в Сонково твою улочку никто не тронул.
— И чего тут столько всяких плакатов, праздник, что ли, какой? Вон, билайн какой-то, и пчела нарисована… День пчеловода?
— Просто реклама. Спать надо было меньше на политзанятиях, когда тебе замполит про загнивание капитализма рассказывал! Вот это оно самое и есть.
— Ну, какое же это загнивание, очень даже красиво. А что такое «обвал цен»?
— Это когда сначала цены задирают раза в два, а потом, когда народ вообще перестает это брать, опускают до нормального уровня. Или, как вариант, распродажа залежалого товара.
Старшина помолчал, обдумывая увиденное и услышанное, а потом неуверенно
— Ну, тут, похоже, все-таки не совсем капитализм, во молодежь какая нарядная ходит.
— Так на каком-нибудь Бродвее она еще нарядней. Это же центральный проспект, тут Лавра и все прочее. Что там у нас, никак пробка впереди? Вот мы ее сейчас по Кооперативной-то и объедем.
Машина свернула направо и завиляла по каким-то узким переулкам.
— Вот, смотри, тут картина уже малость отличается, — предложил Патрик, притормаживая около какой-то небольшой свалки.
— Чего это они? — не въехал в ситуацию Малой.
— Значит, объясняю. Вот этот сравнительно аккуратно одетый дедушка — явно пенсионер, он собирает дюралевые банки с целью потом сдать и купить что-нибудь покушать, потому как на его пенсию это получается не каждый день. А граждане совершенно непотребного вида — бомжи, и сейчас они возмущенно вопят, что это их помойка, а всякие пришлые могут живо схлопотать в морду. Ого, они уже переходят к действиям… Ты не против остановки на пару минут?
— Вломить этим козлам? А как же, — завозился старшина, расстегивая ремень безопасности.
Но бомжи, видимо, обладали развитой интуицией, потому что исчезли еще до того, как старшина вылез из машины.
— У тебя деньги есть? — повернулся Вячеслав к Патрику. Тот без слов протянул ему две зеленые бумажки с цифрой «1000».
— Не думай, это не так много, но на неделю ему точно хватит, — пояснил он.
— Слушай, поехали быстрее, — предложил Малой, снова садясь на свое место, — а то вдруг там и мать так же?
— Вряд ли, у нее пенсия одиннадцать тысяч, это по нынешним временам более или менее прилично.
— А сколько вообще стоят эти деньги? Ну, которых у нее одиннадцать тысяч?
— Однозначную привязку дать трудно, но по колбасе, например, нынешний рубль можно считать за советскую копейку.
— То есть сто десять рублей? Тогда действительно неплохо.
— Да, терпимо, но тут многое зависит от того, сколько ей приходится тратить на дом. Кстати, давай-ка в магазин зайдем, надо взять какой-нибудь воды на дорогу, ну и на цены посмотришь.
— Ишь ты, — удивился Малой в супермаркете, — да сколько же тут сортов колбасы? И вот, смотри, есть даже по девяносто рублей. То есть девяносто копеек по-старому? Тогда вы тут не так уж и плохо живете, у нас в Сонково была только по два двадцать, и то ее четыре раза в год в заказах давали.
— Ага, — согласился Патрик, бросая в тележку кусок той самой девяносторублевой колбасы, а потом, подумав, добавил к ней отрезок докторской по триста шестьдесят. Потом взял бутыль минеральной воды, а старшина, увидев двухлитровки с кока-колой, тоже положил одну в тележку. У самой кассы Малой, увидев банки с вискасом, поначалу возмутился:
— Да что же это творится, у вас теперь и кошек едят?
Но, посмотрев на вывеску «корма для животных», хмыкнул и добавил:
— А, так это для них, хвостатых. Все равно баловство — кошке, и какую-то специальную еду. Может, ей еще отдельный дом построить?
Когда «восьмерка» уже выехала из Сергиева Посада, Вячеслав заявил, что проголодался, и, соорудив бутерброд из только что купленной колбасы и куска хлеба, храбро откусил от него. Потом некоторое время явно боролся с желанием выплюнуть данный продукт, но воспитание пересилило, и, собрав волю в кулак, Малой героическим усилием проглотил находящееся во рту.
— И что же это за дерьмо такое? — возмущенно вопросил он, отдышавшись. — Из чего оно вообще сделано?
— Из сои, картона, просроченных мясных отходов и всякой химии, — пояснил Патрик, — ты лучше все-таки возьми докторскую.
Эту старшина попробовал уже с большей
— Ну, такую хоть есть можно, но все равно какая-то она безвкусная. Неужели нормальной колбасы теперь вообще не делают?
— Почему, очень даже делают, только искать ее надо не в таких магазинах и не за такие деньги.
— Все-таки прав был замполит про эксплуататорское общество, небось теперь и кризисы есть, — вздохнул старшина и вдруг встрепенулся:
— Так раз у вас теперь капитализм, то и пистолеты, как в Америке, на каждом углу продаются?
— Ага, держи карман шире, — засмеялся Патрик, — с этим сейчас строже, чем в Союзе — для народа, разумеется. Власть-то и все ее прихлебатели вооружены, и это им дополнительный повод подчеркнуть собственную исключительность — мол, мы не какое-то безоружное быдло, с которым можно делать что хочешь. Ну и боится она, конечно, народа, потому как есть за какие грехи, так что теперь у нас и пневматики того гляди запретят. Кстати, особо рьяные заметили, что кое-кто и голыми руками может больше, чем иной с пистолетом, и предлагают взять на особый учет всех владеющих боевыми искусствами, а несанкционированное применение оных объявить преступлением. Типа убивают тебя, а ты кулаками махать не смей, зови милицию, да и то не очень громко, чтобы не нарушать общественный порядок. Потому как вдруг это не просто бандит, а депутат, были уже такие случаи. Ну, а насчет кризисов — как же без них, обязательно бывают. Ведь что такое кризис? При капитализме постоянно рождаются всякие мелкие фирмочки, часть живет недолго, но некоторые выживают и становятся успешными. Если пустить дело на самотек, то их владельцы могут настолько разбогатеть, что тем, кто уже сидит на самой вершине, придется подвинуться. Понятно, что им такое не нравится, и они устраивают кризис. Фирмочки разоряются и за гроши скупаются серьезными людьми. Когда скупать становится нечего, они подсчитывают прибыль, прекращают кризис и смотрят, как потихоньку начинают расти новые молодые побеги свободного предпринимательства. Кстати, как раз сейчас тут и начинается очередной такой передел. А чего ты удивляешься? Сам же провернул в своей Москве нечто подобное. Кстати, это была твоя задумка или отца Феодосия?
— В основном, конечно, это я придумал, потом Ольга подсчитала, как оно будет работать, а Феодосий помог с организацией, — признал старшина, вспоминая события более чем четвертьвековой давности.
Тогда, посовещавшись с женой и монахами, старшина сочинил план по мирному присоединению Райской долины обратно к земле русичей. И в одно прекрасное утро при Феофановском монастыре открылась ссудная касса. Каждый, в том числе и москвич, мог прийти туда и попросить денег в долг. Если туда являлся, например, житель Спасска, то его просьба внимательно изучалась, монахи прикидывали, не баловство ли задуманное, а если решали дать, то все равно под довольно высокий процент. Хотя давали далеко не всем. Но когда туда обратился первый из двух получивших право торговать с римлянами московский купец, ему сразу дали просимое и под полпроцента годовых. Потом его примеру последовал второй, и понеслось. Они на корню скупили все запасы стекла, на что ранее просто не хватало денег, и загнали его римлянам. Мастера и рады были бы увеличить объемы производства, но у них не было денег на это, и они тоже обратились в ссудную кассу. И им тоже дали. Далее наступила очередь артели, добывающей особый песок… В общем, за год обращающаяся в Москве денежная масса выросла в десятки раз. Естественно, что во столько же раз выросли цены. А дальше они уже росли сами собой, потому как почти все население Москвы вместо работы только и занималось тем, что брало в долг, покупало, продавало, снова перепокупало и опять переперепродавало. В общем, экономика почти полностью изолированной долины не выдержала, и цены на продукты поднялись уже не в десятки, а в сотни раз. Купцы снова кинулись в ссудную кассу, но теперь на ее двери висели амбарный замок и выполненная по всем правилам каллиграфии надпись «закрыто на учет».