Буденный: Красный Мюрат
Шрифт:
По возвращении в Москву Буденный с готовностью ввязался в новые схватки с «пехотинцами». 16 апреля 1928 года командующий Белорусским военным округом А. И. Егоров, инспектор кавалерии РККА С. М. Буденный и начальник снабжения РККА П. Е. Дыбенко направили наркому Ворошилову совместное письмо, в котором обвиняли начальника штаба РККА Тухачевского в стремлении захватить всю власть в армии.
«Штаб РККА, – писали они, – имеет внутри себя тенденции, если не сказать хуже, целевую установку, заменить собой, или вернее взять в свои руки руководящую роль по всем вопросам строительства и оперативного руководство РККА».
Авторы письма
Уже после реабилитации Тухачевского, в 60-е годы, Буденный утверждал, что «в строительстве Красной армии и конкретно в создании бронетанковых войск M. Н. Тухачевский упорно стоял на позициях облегчения за счет ослабления брони и вооружения их легким оружием. Не бронестойкость и мощный огонь, а „устрашающая“ подвижность – в этом он видел главное». В данном случае Семен Михайлович не погрешил против истины. Тухачевский действительно увлекался количеством танков – в ущерб качеству. И к тому же загорелся идеей создания танков-тракторов, которые можно было бы в мирное время использовать в сельском хозяйстве. Если бы эта идея была реализована, получились бы машины, не пригодные ни для пахоты, ни для боевых действий. Возможно, уже тогда родился анекдот о «советском мирно пашущем тракторе», в любой момент готовом дать отпор агрессорам.
По настоянию Сталина Буденный закончил военную академию. Уже после Великой Отечественной войны Семен Михайлович говорил: «Тяжелое у меня было детство. И дед и отец батрачили. В школе мне учиться не пришлось, грамоте выучился сам. Зато когда разбили белогвардейцев, Советская власть сделала все, чтобы мы могли учиться. И в 1932 году я закончил Военную академию имени Фрунзе». В 48 лет Буденный совершил свой первый прыжок с парашютом – этого требовали от выпускников академии. Сталин критиковал Буденного за это, говоря, что руководителям такого уровня запрещено в целях безопасности даже машину самим водить, а не то что с парашютом прыгать. Но, узнав, что это входит в курс обучения в академии, гневаться перестал.
Тут стоит добавить, что обучался Буденный в особой группе, без отрыва от основных обязанностей в Инспекции кавалерии, и вряд ли преподаватели рисковали ставить двойки и даже тройки будущему маршалу. Кстати сказать, помимо специальных предметов, Семен Михайлович впервые изучил в академии русский язык, литературу, математику, историю и географию в объеме средней школы.
Бывший советский военный корреспондент «Известий» Михаил Соловьев, которому не раз приходилось писать речи за Буденного, в годы войны раненым попал в немецкий плен, а после войны эмигрировал в США. О Семене Михайловиче он остался самого скверного мнения – и как о полководце, и как о человеке. Соловьев утверждал: «Мы можем быть очень снисходительными в установлении обязательного минимума знаний для генералов, но всё же решать уравнение с одним неизвестным они должны уметь. Между тем для маршала Буденного, например, окончившего военную академию, пишущего книги на военные
Тот же Соловьев дает такую зарисовку жизни Буденного в 30-е годы: «Никто, даже Сталин, не мог определить, где действительное его (Буденного. – Б. С.) место. Усатого полководца можно было видеть на самых различных постах в военных управлениях. Однажды почему-то решили, что Буденный, поскольку он командовал конной армией, должен уметь управлять коневодством, и послали его на пост начальника коневодческого управления Наркомата земледелия. Но вскоре и оттуда его пришлось убрать. Об этом эпизоде Буденный рассказывал журналистам в Московском доме печати.
На новом посту Буденному опять не повезло. Кони, словно назло, стали дохнуть в непомерном числе. Это было время становления колхозов, страшное не только для людей, но и для сельскохозяйственного скота. «Коней в колхозах ни черта не кормили, с чего бы они жили», – рассказывал Буденный.
Однажды Сталин вызвал его к себе. "Ну, думаю, держись, готовь чуб, – повествовал он. – Прихожу, и вводят раба божьего Семена к Сталину. А у меня в ногах сплошная неуверенность. Иосиф Виссарионович этак с подвохом меня спрашивает:
– Так ты, Семен, в конях толк понимаешь?
– Понимаю, – говорю. – С детства к этому приучен.
– А лошади-то дохнут, – тихо говорит Сталин.
– А черт их знает, – говорю, – чего они дохнут. Самые подробные инструкции на места спустили, всё в них расписали – сколько сена и овса давать, как поить и прочее.
– А лошади всё-таки дохнут, – опять говорит Сталин. – Ты им напрасно инструкции шлешь. Они в письменности не разбираются, им корм требуется. Сколько у тебя Заготсено корма для скота имеет? Сколько на севере? На юге? На западе?
Вижу, гневается Иосиф Виссарионович, и взмолился я тут: отпустите, – говорю, – меня назад в армию. Сил моих нет. В управлении больше двух сотен сотрудников и все пишут-пишут-пишут. Целый день только и делаю, что подписываю. Сам понимаю, что коней инструкциями не накормишь, да только где же я сена возьму, если на местах не заготовляют!
Послушал меня Сталин и говорит: 'Да, надо тебя пожалеть. И коней пожалеть'. Позвонил Ворошилову и вернулся я в армию"».
Из всех советских полководцев, если не считать Ворошилова, Буденный был наиболее заметным. Хитроватый казак весьма ревниво берег свою популярность. От природы он не речист, но вряд ли кто-нибудь другой может сравниться с ним по количеству произнесенных речей. Он выступал перед студентами московских высших учебных заведений и перед детьми во Дворце пионеров. Его усатое лицо появлялось во вновь открытом родильном доме для фабричных работниц и на московском ипподроме перед началом скачек. Он неизменный оратор на съездах в Кремле.
Меня косноязычная словоохотливость Буденного волновала лишь потому, что она в некоторой мере отравляла мне жизнь. Перед каждым выступлением своего шефа адъютант Буденного разыскивал меня и предупреждал:
– Приказано вам быть к семи ноль-ноль. Приходилось тащиться куда-нибудь на окраину города, где Буденный произносил очередную свою речь. Выждав ее окончание, я возвращался в редакцию. Поздно ночью раздавался телефонный звонок. Я ждал его. Знал, что Буденный не успокоится, пока не узнает, будет ли написано в газете о его выступлении. Происходил приблизительно такой разговор: