Буденный: Красный Мюрат
Шрифт:
От Ольги Стефановны в заключении без большого труда добились показаний против Буденного. Очевидно, ее не били – хватило одного психологического давления. 14 марта 1938 года жена Буденного написала собственноручные показания:
«Родилась в 1905 году. Отец – крестьянин, сирота, попал в город, прослужил тридцать шесть лет на железной дороге.
Начала учиться в Курске в 1915 году. От царского режима у меня остались очень тяжелые воспоминания, так как отец отдал меня в гимназию. Неправильная речь, дешевые платья, вся одежда, а также звание крестьянки вызывали у соучениц насмешки. Классные дамы детям богатых родителей и сановников не разрешали со мной играть на переменах и без стеснения говорили им при мне, что у них нет ничего
Дабы избежать насмешек, отец в 1915 году приписался к городским мещанам. Окончила я школу в 1920 году в Вязьме и сразу же вышла замуж за коменданта станции Вязьма Рунова. Годы военного коммунизма, разрухи переживала безропотно, но без особого энтузиазма: происходит то, что должно происходить, на фронтах немцы и генералы предают, значит, царь не годится, а главное, что теперь никто не будет называть мужичкой. Это меня вполне удовлетворяло, хотя и голодно. В 1924 году я развелась с Руновым, он был алкоголиком, пропивал свою и мою зарплату, а еще тащил из моего скудного гардероба. В 1924 году я, получив двухнедельный отпуск, поехала посмотреть Ессентуки, так как не представляла себе, что такое курорт. Здесь меня Кулик, Тютькин и Георгадзе познакомили с С. М. Буденным. Добиваться этого знакомства я не добивалась, ибо Семена Михайловича знала только по маршалу Буденному (в 1924 году Буденный еще не был маршалом. – Б. С.)… Овдовев, Семен Михайлович предложил мне оформить связь, на что я дала согласие и переехала к нему.
В этот период умер Фрунзе и получил назначение нарком Ворошилов. Вначале за столами тосты поднимались за вождя Первой Конной Буденного, потом тосты стали подниматься за вождей Первой Конной Буденного и Ворошилова. Последние годы конармейцы уже смело поднимали бокал за создателя Первой Конной и за вождя Красной Армии Ворошилова. За здоровье Сталина – человека эпохи, вождя мирового пролетариата – тосты всегда поднимались с энтузиазмом. В период особенно острой и уже совершенно открытой борьбы с оппозицией Троцкого конармейцы, посоветовавшись с Семеном Михайловичем, дружно объединились и решили поддерживать Иосифа Виссарионовича.
Мои личные отношения с Семеном Михайловичем были следующие: в начале знакомства я его полюбила за ласку. Несмотря на то, что он меня очень любил, он давал мне почувствовать, что я – человек маленький, что совершенно верно, не имею заслуг и пользуюсь материальными благами, предоставленными мне не по праву, что он пользуется машинами и домами отдыха ЦИКа, потому что заслужил, а при чем здесь я, что моя роль ухаживать и заботиться о его здоровье и хорошем настроении, что, конечно, правильно, он говорил, что я должна зарабатывать себе славу сама…»
Кое в чем Ольга Стефановна в своих показаниях, несомненно, лукавит. Если она действительно родилась в 1905 году, то получается, что замуж за коменданта Рунова она вышла… в пятнадцатилетнем возрасте, что выглядит маловероятным. Скорее всего, Ольга Стефановна родилась на два-три, а то и четыре года раньше. Такая передвижка даты рождения могла понадобиться для того, чтобы скрыть факт окончания гимназии еще в царское время. Это обстоятельство обычно указывало на более или менее зажиточное положение родителей и подрывало версию о крестьянском происхождении, столь ценимом в советских анкетах. На самом деле отец Ольги (тогда еще Будницкой) мог быть достаточно высокопоставленным железнодорожным чиновником, что после 1917 года никак не стоило афишировать, а тем более – при допросе в НКВД. И что характерно, никакого крупного компромата на Семена Михайловича она не дала. Ведь тщеславие, зазнайство и сожаление, что за него больше не пьют как за создателя Первой конной, к делу не пришьешь.
В позднейшем письме к наркому внутренних дел Ежову Ольга Стефановна писала уже о вещах более серьезных: «С Буденным я жила двенадцать лет и привыкла видеть в нем человека жестокого, ни перед
Фактов, однако, набралось не так много, и все они были какие-то неконкретные. Например, вскоре после их женитьбы Буденный якобы высказал обиду, что не его, а Ворошилова назначили наркомом обороны после смерти Фрунзе. Есть в письме Ольги Стефановны и такие утверждения:
«В период острой борьбы с Троцким я спросила Семена Михайловича, за кем мы с ним пойдем, за Сталиным или за Троцким. Семен Михайлович сказал, что это острый вопрос, сломя голову бросаться в крайности здесь нельзя, надо немножко выждать, как будут развертываться события дальше, тогда и решать вопрос будем… У Семена Михайловича на Дону были темные связи. Мы с ним возвращались с курорта. Во Владикавказе с ним поздоровался какой-то железнодорожник, а затем в купе за бутылкой вина этот железнодорожник долго рассказывал, как он со своим отрядом окружил красных, как душил за горло партизанский отряд, что у него получилась мертвая хватка, его еле оттащили от трупа командира…
Семен Михайлович всегда держался обособленно от Тухачевского, Якира, Уборевича и Корка, однако в конце 1936 года или в начале 1937 года Семен Михайлович был на даче у Тухачевского, сказал, что они заключили между собой деловой договор, будут во всем помогать друг другу и не будут ссориться, – одним словом, дружба до гробовой доски. И действительно, отношение Семена Михайловича к Тухачевскому, Якиру и Уборевичу изменилось. Семен Михайлович и Егоров зачастили к Тухачевскому на дачу, что резко бросалось в глаза. Знаю, что Семен Михайлович давал указания своим приятелям – Апанасенко и Сердичу наладить отношения с Уборевичем».
Насчет самодурства и побоев со стороны Буденного показания Ольги Стефановны похожи на правду. Удар у Семена Михайловича был поставлен профессионально, еще с царских времен; бить он умел так, чтобы не покалечить. Тем более что поводов для битья Ольга Стефановна давала немало. Ее шашни с Алексеевым и другими богемными любовниками восторга у Буденного, мягко говоря, не вызывали, и он вполне мог аккуратно воспитывать свою благоверную, так, чтобы следов на лице не оставалось и Ольга Стефановна могла по-прежнему петь в Большом. О самодурстве Буденного писали и многие мемуаристы, например тот же журналист Михаил Соловьев, в 30-е годы бывший кем-то вроде спичрайтера при прославленном командарме.
А вот политические улики ни на что серьезное не тянули. Поди вспомни какого-то безымянного железнодорожника и докажи, что он рассказывал о борьбе именно с красными партизанами, а, например, не с махновцами. Да и рассказ получается какой-то путаный: то ли железнодорожник душил партизанский отряд, то ли только его командира.
По поводу же визитов Буденного на дачу Тухачевского, если Ольга Стефановна только не выдумала их под диктовку следователя, то они вполне могли делаться по поручению Сталина, чтобы усыпить бдительность Михаила Николаевича и его товарищей. Ведь как раз в конце 36-го Сталин принял решение об их скорой ликвидации. К тому же по делам службы Буденному и другим «конармейцам» приходилось все равно общаться с людьми из группы Тухачевского, так что при некоторой фантазии служебные контакты всегда можно было выдать за подготовку заговора.