Будет больно
Шрифт:
— Входи, — киваю на дверь, вздохнув.
Два раза предлагать не приходится. Вадим заходит в дом, бросает дорожную сумку в гостиной, и мы устраиваемся на небольшой кухне. Я ставлю турку на плиту и спрашиваю:
— И что тебя заставило проделать такой путь?
— Любопытство.
— Интересная мотивация, — отвечаю я, глядя на кофе, потому что не могу обернуться и посмотреть на Вадима.
Не хочу снова почувствовать эту незримую связь. И поведение его сейчас… Лучше уж его провокации, чем это серьезное выражение лица, да и тон под стать.
Господи, а если Миша узнает,
— Говори, — разливаю кофе по чашкам и ставлю их на стол, но глаза не поднимаю.
Отхожу к окну, открываю его и закуриваю. Руки мелко дрожат, хотя внутри меня тупое безразличие.
— Отец знает, что ты живешь под чужим именем? — спрашивает Вадим, я молчу, поэтому он добавляет: — Не заставляй меня скрутить тебя и проверить наличие родимого пятна.
— Нет, — вместе с дымом выдыхаю я и задаю свой вопрос: — Как ты узнал?
— Улики надо прятать лучше, — не уходит от ответа.
— Фотография, — усмехаюсь. — Рылся в моем нижнем белье?
— Теперь моя очередь задавать вопрос. Фил же не твой родной брат?
— Нет, — снова повторяю. — Но у меня действительно нет человека ближе него. Родственниками становятся не по крови. Итак, — тушу окурок, — как связал все?
— Я видел, как ты отреагировала на Зарубова, порылся в его биографии, узнал, что он был директором детского дома, съездил туда… Там сейчас, кстати, заведует Василиса Леонидовна.
— Хорошая женщина.
Делаю глоток кофе и снова закуриваю. Чуть напрягаюсь, слыша, как Вадим поднимается. Он задевает меня плечом, когда тянется за зажигалкой, и я вздрагиваю, делая шаг в сторону и поднимая голову.
Мы сталкиваемся взглядами, и я вижу легкую тень улыбки на его лице, но без привычной насмешки.
— А ты даже ничего, когда не строишь из себя идеальную жену или язвительную стерву. Тяжело, наверное, так, да? — я хмурюсь, не понимая, что Вадим имеет в виду. — Всю жизнь притворяться, — поясняет он.
— Я бы не сказала, что притворялась.
В голове хаос. Что ему могла рассказать Василиса? Если только об истории с Зарубовым, то это можно пережить. Но спрашивать не стану. Думаю, что это наведет Вадима на еще большие подозрения.
Интуиция у него развита будь здоров.
— Давай ты мне просто все расскажешь, — просит он. — Кстати, а пожрать у тебя есть что-нибудь?
Машинально киваю и иду к холодильнику. Вадим за стол не возвращается — уходит в гостиную, а потом хлопает одна дверь, другая. Подозреваю, ищет ванную.
Я действую на автомате: режу, жарю, мешаю. Хорошо, что домик прикреплен к сети отелей и здесь всегда все есть. Даже бар. А выпить мне точно не помешает. Разговор предстоит тяжелый, и неизвестно, чем он закончится.
И вообще, грех приехать на Ямайку и не попробовать местный ром.
Несколько дней назад коньяк залпом глотала, теперь до возвращения Вадима успеваю осушить стакан рома — так и до алкоголизма меня этот сыщик доведет.
Сейчас я не думаю о том, что он копался в моем белье, в прямом смысле, что залез в мой ноутбук, чтобы узнать, где меня искать. Это все неважно. Он знает тайну,
Вадим молча появляется и закуривает, и я решаю зайти издалека:
— Что тебе рассказала Василиса?
— Я бы для начала послушал твою версию.
Недоверие понятно. Ладно, посмотрим.
Выключаю плиту и отодвигаю стул. Не знаю, с чего начать, но с чего-то надо. Воспоминания снова накрывают, как будто я свою жизнь смотрю на перемотке.
Вадим устраивается напротив меня и начинает есть, перед этим сказав:
— Я весь во внимании.
— Мне было почти шесть, когда мать ушла. Просто одним непрекрасным утром на пороге квартиры появились мент и работник органов опеки. Я потом думала и пришла к выводу, что она хотя бы сообщила обо мне, а не оставила на произвол судьбы. Я попала в детдом. Жизнь там, конечно, не сахар… Впрочем, это к делу отношения не имеет. Могу рассказывать тебе всю ночь о «прелестях» этого заведения, но ты все равно не поймешь, — во время монолога смотрю на окно, потому что не хочу видеть никаких эмоций. — Мне было семнадцать, когда Зарубов вызвал меня к себе в кабинет. О, я знала, что он трахает наших девочек, но все было на добровольных началах. Думала, откажу — и на этом все. Но, видимо, отказом только разогрела его интерес.
Замолкаю, вспоминая эти мерзкие ощущения от прикосновений рук к моим плечам, а потом к груди. Его член, который упирался мне в живот через ткань брюк. Дыхание на своей щеке.
Передергиваю плечами и тянусь за бутылкой.
— Он тебя изнасиловал? — торопит меня Вадим.
— Боже, нет! Я бы тогда сразу на себя руки наложила. Как по мне, нет для женщины ничего хуже, чем когда в тебя пихают член без твоего согласия, — спотыкаюсь в конце фразы, поймав взгляд черных глаз напротив.
Черт! Это я сейчас вроде как призналась, что сама перед ним ноги раздвинула.
— И что дальше? — Вадим поднимается и тоже берет стакан.
— Зарубов пытался. Не то чтобы совсем силой, но близко к этому. Почти на столе разложил, когда я нащупала обычную шариковую ручку и всадила ему в шею. Жаль, что мимо сонной артерии, — усмехаюсь и снова смотрю на Вадима, но не вижу в его глазах осуждения за эти слова. — Той же ночью я и сбежала. На самом деле это не так трудно, все-таки не тюрьма. Идти мне было некуда. На окраине города увидела недостроенное здание и засела там. Не знала, что со мной будет, но готова была сдохнуть от голода и холода, лишь бы больше никогда не видеть Зарубова.
Я знаю, что остальную часть истории по смене личности Вадиму не могла рассказать Василиса. Но если он не задает вопросов о моей жизни в детдоме, значит, ждет концовку. Что ж, в ней секрета нет.
— Ты знала, что через неделю Зарубов опознал в какой-то погибшей наркоманке тебя и быстро похоронил?
Поднимаю брови и протягиваю:
— Вот оно что… Может, это и к лучшему. Это, скорее всего, настоящая сестра Фила.
Заканчиваю историю своего преображения в Лизу и жду вопросов. Но их нет. Вадим молча потягивает ром, достает из пачки две сигареты и одну протягивает мне. Мы закуриваем, и я уже надеюсь, что на этом конец.