Будет день. Городской рассказ
Шрифт:
ЗЕФС и АФРОДИТА подошли к барной стойке и что-то заказали… АФРОДИТА присела на стул забросила ногу за ногу так, что платье уже практически ничего не скрывало и Ал почувствовал, что его аппарат начинает дымиться, требуя выхода своей термоядерной энергии…
– Пойдём, я знаю здесь недалеко открытую аудиторию. – В страстном предвкушении «предстоящего действа» нетерпеливо прошептала Анечка, и они пошли, точнее, понеслись туда.
Когда они мокрые и измочаленные вернулись через весьма продолжительное время в зал, там происходило нечто. Все собрались в круг и галдели точно на перемене…
– Француз,
Услышал Ал голос однокашника Петьки, к сестре которого Катеньке не ровно дышал без всякой перспективы развития и не сразу сообразил, что обозначает этот номер. Потом догадался – номер пригласительного билета. Ал достал билет и увидел три разноцветные семёрки…
– Друзья! – Восторженно возгласил поставленным голосом ведущий этого балаган. – Наконец-то нашёлся тот счастливчик, которому выпала честь, нет, блаженство выбрать королеву нашего бала…
Сотни девушек… и, самое главное, Анечка! с вожделением и надеждой смотрели на него, но Ал (в душе проклиная себя за предательство) игнорируя её и их внимание, подошёл к Музе. Мужская часть бала взорвалась диким и неподдельным восторгом. Умненькие университетские девочки благопристойно промолчали…
МЭТР подал ему корону, и он пристав на цыпочки водрузил её на склонённую головку Королевы. Королева очаровательно улыбнулась ему и клюнула в щёку, оставив на ней едва заметный сладковато пахнущий отпечаток помады… По окончанию «официальной церемонии» восторженная толпа оттеснила Ала от Королевы. Он огляделся, ища Анечку, готовый любыми средствами вымолить прощение, но её в зале не оказалось… Удивительно, ты не успеешь ещё толком завязать и закрепить отношения с девочкой, как она начинает тебя ревновать и выписывать дурацкие фортеля… Грёбанная церемония награждения…
– Ты свободен? Пойдём что-нибудь попьём. Здесь так жарко.
Услышал он за спиной её голос и почувствовал, как сердце бешено затрепетало, стремясь покинуть свою темницу и выбраться на волю – к ней… Они прошествовали к барной стойке и толпа почтительно, как некоторое время назад с мэтром расступалась, пропуская их.…
– Я тебя знаю. Ты выкладываешь свои вещи на универовском сайте. Многие из них классные. Они мне нравятся. Правда, правда. – Как-то очень тепло произнесла она. А он обкумаренно – зачарованно смотрел, как она мелкими глотками пьёт холодную минералку, поднося бокал к обворожительным пленительным, таким желанным губкам. – Мне очень понравилась твоё посвящение некой «Ка». Но тебе с этой девочкой ничего не светит. – Он удивлённо вскинул брови, Муза утвердительно мотнула своей божественной головкой. – Она теперь безнадёжно увлечена своим учителем, известным художником… Понимаешь, ей не суждено разглядеть тебя. Она хороший живописец, но не художник, умненькая миленькая девочка, и не больше… Знаешь, я была бы самым счастливым существом на свете, если бы ты посвятил мне подобное… Честно. Ты же напишешь что-нибудь для меня!?
Утвердительно – вопросительно произнесла она и посмотрела ему в глаза так, как никогда не смотрела ни одна девочка. В этом взгляде было всё. Вся вселенная. Весь макрокосм чувств…
– Пойдём, подышим воздухом. Здесь чудовищно жарко. – Предложила Муза. Он не мог поверить услышанному! И они тесно прижавшись друг к другу покинули актовый зал и отправились дышать воздухом.
Сначала они «дышали воздухом» в той самой аудитории, где совсем недавно он «дышал воздухом» с Анечкой. И где ещё до конца не выветрился запах их горячих тел, их страсти, их извержений…
Потом они «дышали воздухом» в лаборатории на первом этаже, от которой у неё так своевременно оказался ключ. Потом пытались «дышать воздухом» в такси по дороге в общагу.
Правда, суровый таксист эту попытку пресёк самым решительным и безоговорочным образом.
В общаге они «дышали воздухом полной грудью во всю силу их молодых лёгких». Так бешено дико неистово страстно ирреально восхитительно волшебно кайфово он не «дышал воздухом» ни с одной девочкой. Они так «надышались воздухом» что когда Муза ушла, он тотчас свалился замертво.
Утром Ал не смог отправиться на занятия – не было на всей необъятной планете силы способной его разбудить. Впрочем, даже если бы такая сила нашлась, проку от этого стало немного – он совершенно не мог двигаться. Даже несколько шагов до туалета и обратно давались ему с неимоверным трудом и отзывались в измученном аппарате невыносимой болью…
– Ал, любимый, что с тобой? Ты спишь, заболел?
Услышал он её встревоженный голос и открыл глаза.
– Мальчик мой, как же ты меня напугал. – Нежно-нежно, как это умеет произносить только она, прошептала Муза, и, склонившись над ним, упоительно – кайфово поцеловала в губы. – А теперь ступай, прими душ.
Повелительно приказала она, и он покорно отправился в ванную. И теперь напрочь исчезла ненависть к ней. И душу заполнило СЧАСТЬЕ. Огромное. Безграничное. Словно галактика, вселенная, космос счастье. И телом завладела сладкая истома предвкушения предстоящего блаженства…
День ушёл. Его сменил вечер. За ним пришла ночь. Они не замечали этого. Время в привычном представлении для них перестало существовать. Словно в нарушении всех фундаментальных законов науки оно остановилось. Замерло. Трансформировалось в сменяемую череду дикого сплетения тел. Страсти. Неистовства. Восторга. Блаженства «последних содроганий». И сладостной расслабухи короткого отдыха. Нежности. Ласк. Поцелуев. И желанных пьянящих слов…
В этой жалкой общаговской комнате царило их время. Время бесконечной упоительной волшебной любви. А обыкновенное будничное ординарное время осталось там, за порогом их комнаты…
…Он проснулся глубоким утром. Её не было. Удивительно, она всегда уходит, когда он спит и порой ему кажется, что её и вовсе нет, не существует. Что это он сам придумал Музу в своих волшебных снах и оживил силой своего воображения, как некогда античный царь и скульптор силой своей любви оживил холодный мрамор, даровав жизнь Галатее…
Иногда ему кажется, что он знает её взгляд, восхитительную улыбку бесконечно давно, откуда-то из далёкого детства. Помнит каким-то смутным полузабытым уютным тёплым и счастливым воспоминанием… Помнит и в более позднем возрасте…
Ему тогда, было четырнадцать. Стояла золотая осень. Он сидел после занятий один в дальней ротонде…
«Я один в беседке с нею».
И думал о милой Наташе…
«Вижу… девственну лилею».
Нет, он не просто думал о Наташе, он представлял…