Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)
Шрифт:
Он взглянул на блондинку.
— Не обращай внимания, Люсиль.
— Чаки! Вот это мне нравится. Предельно нравится! Разве не я — твоя девочка? А, Чаки?
От этой «девочки» меня слегка затошнило, но ревнивая блондинка могла мне помочь. Она продолжала:
— Тебе ведь нечего от меня скрывать, верно, Чаки?
— Я сказал — не обращай внимания.
— В чем дело, Чак? — спросил я. — Она права? Ты не хочешь, чтобы она слышала то, что я скажу?
Он пожал плечами, уставившись на меня.
— Элизион-Парк, — сказал я. — Он не сводил с меня глаз. — Пикник шестнадцатого числа. Это — раз.
— Ну, я видел ее. Ну и что? Думаете, я собираюсь рассказывать об этом какой-то паршивой ищейке, когда газеты подняли такой шум? Как бы не так. У меня свои причины и вас они совершенно не касаются.
— Знаю я твои причины. Ты читаешь газеты, Чак, так что знаешь о молодом парне, который был убит. — Я усмехнулся. — Только его не убили. Он в больнице. И в состоянии говорить.
Единственной его реакцией была минутная пауза, после которой он стал как будто злее.
— Не знаю, куда вы гнете.
Люсиль подошла к нам.
— Эх вы, глупый человек, — сказала она гнусавым голосом. — Вы говорите о той девушке, которую изнасиловали? Ей богу, при чем тут Чаки? Вы меня спросите!
Она стояла подбоченившись, и, будь у нее на плече сумка, она была бы просто картинка, но сумка лежала на диване. Правда даже и так в ней было на что посмотреть.
— Что это значит? — спросил я.
— Я тоже не без языка. Вы вот наседаете на Чаки, чтобы он вам сказал. Так вот, вчера вечером мы были вместе. Ведь правда, дорогой?
Он поколебался, а потом сказал:
— Правда, детка. — Он посмотрел на меня. — Удовлетворены? Или хотите еще раз приземлиться на собственный зад?
Люсиль захихикала.
Если бы она сказала правду, Чак бы имел прочное алиби, но я был почти уверен, что она солгала. Хотя бы потому, что, как сказал мне Сэмсон, Чак не мог объяснить, что он делал вчера вечером от восьми до десяти часов.
Я спросил:
— А как насчет вчерашнего вечера, ну, скажем, от восьми до десяти?
— Прекрати, ищейка! А не то я...
Он не успел сказать мне, что собирается сделать, так как Люсиль его опередила.
— От восьми до десяти? От шести до двенадцати, вы хотите сказать. — Она сжала руку Чака и сказала: — Чак был со мной, как я говорила. — Она посмотрела на меня злобным взглядом и с очень неприятным выражением на разукрашенном лице. — Хотите подробности?
Чак открыл дверь и кивнул. С полдюжины юнцов подошли и стали в дверях. Я вдруг почувствовал, что меня загнали в угол, даже несмотря на то, что у меня в кармане был револьвер. Мелькнула мысль, что от меня избавятся так или иначе, но я хотел поговорить с блондинкой. Один на один. Я хотел побольше расспросить ее о вчерашнем вечере и с помощью пачки долларов добиться правды. Она вела себя, как девица, у которой можно купить все, что угодно.
— Вон отсюда, ищейка, — сказал Чак. — Потом он повернулся и сказал мальчишкам: — Хотите взять его, друзья-приятели?
Мерзкое рычание с их стороны означало, что они очень этого хотели.
Пока Чак стоял ко мне спиной, я поймал взгляд платиновой блондинки и кивком показал на входную дверь. В ее глазах промелькнуло недоумение. В этот момент Чак схватил меня за руку и подтолкнул к двери, навстречу юнцам, которые меня ждали.
Они ждали и были наготове. Я увидел два-три ножа, несколько кастетов, а один из юнцов — мой приятель коротышка — держал в руке кусок свинцовой трубы. Я уперся в пол ногами, чтобы не поскользнуться, но удержал равновесие и выхватил револьвер. Когда я пришел сюда в первый раз, меня коробило при мысли, что можно наставить револьвер на кучу детей, сейчас это чувство исчезло.
До подростка, стоявшего ближе всех, было каких-нибудь два фута, и я нацелился ему в живот. Я был готов спустить курок в случае необходимости. Должно быть, он это понял, ибо поспешно отступил и спрятался за товарищей.
— А ну, все назад! И быстро! — сказал я. — Я взглянул на Чака. — Вели им уйти, Чаки.
Он перевел взгляд с меня на мальчишек, и я направил на него револьвер. Сейчас все замолчали, и он не мог не слышать, как я взвел курок. И так как он все еще колебался, я поднял револьвер выше его головы и послал пулю в потолок. В небольшой комнате выстрел прозвучал, как удар грома, и воздух наполнился запахом пороха. Стоявшие в дверях отшатнулись.
— Шевелись, Чак, — сказал я. — Если понадобится, второй будет ниже. Иди впереди меня.
С полсекунды он злобно смотрел на меня, лицо его потемнело, потом он дернул головой и вышел в первую комнату. Следом за ним шла блондинка. Я замыкал это шествие, держа Чака на прицеле.
— Одно подозрительное движение, Чаки, со стороны любого, и ты получишь пулю первым. А после тебя — твои друзья. И поверь, это доставит мне только удовольствие.
Идя к двери, я старался следить за всеми. Когда я дошел до нее, я сказал Чаку:
— Может у тебя больше здравого смысла, чем у твоей мелюзги. Так что лучше позаботься о том, чтобы ни один из твоих дружков не высунул голову за дверь, когда я выйду отсюда.
Его глаза горели злобой, но он молчал. Я вышел, с минуту подождал, чтобы убедиться, что за мной никто не следует, и затем пошел прочь. На улице было темно. Три фонаря были разбиты, и на протяжении полуквартала освещение было совсем тусклым. Не доходя шагов двадцати до угла, я остановился и стал ждать. Прошло пять минут. Трижды по улице прошли машины, освещая меня светом фар. Я начал уже думать, что блондинка не поняла меня, когда я знаком показал, что буду ждать ее на улице, либо не захотела выйти ко мне. Потом я различил в сумраке движущуюся фигуру. Она шла в мою сторону, ее платиновые волосы смутно белели в темноте.
Подойдя достаточно близко, она остановилась.
— Что вам надо?
Я решил действовать напрямик.
— Сколько возьмете за то, чтобы рассказать правду о вчерашнем вечере?
С минуту она молчала, потом сказала:
— Черт!
Перед домом вспыхнула светлая полоса — открылась дверь, из нее выскочил Чак и бросился бежать в нашу сторону. Я подумал, что он гонится за мной, и приготовился встретить его, чтобы нанести по шее удар ребром ладони, но, не добежав ярда, он остановился. Грудь его вздымалась.