Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)
Шрифт:
Улица грешника
«Sinner's Alley» 1953
В Лос-Анджелесе морг помещается в подвальном этаже здания суда. Было семь часов вечера, уже стемнело, когда мистер Франклин остановился у входа и сказал мне:
— Вы идите, идите.
— Разве вы со мной не пойдете?
— Нет, мистер Скотт, я больше не взгляну на нее. Не могу. Не взгляну даже, когда будем хоронить... — Внезапно он умолк, как будто ему сдавило горло или он потерял способность говорить.
Да и понятно, он ведь был ей отцом, и вчера вечером она была еще жива. Она ушла из дому, смеясь, крикнув
Ей было только восемнадцать лет.
Вчера вечером где-то ее изнасиловали. И руки какого-то мужчины сдавили ее нежную шею и сжимали до тех пор, пока жизнь не покинула ее молодое тело.
— Нет, — повторил мистер Франклин, — я никогда больше ее не увижу.
Я оставил его на улице и вошел в здание. Эмиль, служащий морга, уже поджидал меня. Он молча кивнул и пошел вперед. Я последовал за ним. Он уже подготовил ее для осмотра, и я остановился у стола, на котором она лежала. Я взялся за край простыни, покрывавшей ее тело.
Я никогда не видел девочку Пэм при жизни, однако я испытывал не совсем то же, что чувствуешь, когда видишь труп незнакомого человека.
Мистер Франклин пришел днем в мою контору «Шелдон Скотт. Расследования.» и попросил меня взяться за расследование дела за пятьсот долларов. В это время я был всецело занят розысками двух алмазных ожерелий, и успешное их завершение принесло бы мне десять тысяч долларов. Я был уже близок к цели, поэтому сказал мистеру Франклину, что ничем не могу ему помочь. Но он выглядел таким убитым, что в конце концов я согласился пойти к нему домой, посмотреть на некоторые вещи, которые он мне покажет, и потом пойти с ним в морг.
Дома он повел меня в комнату Пэм, показал ее одежду и учебники, поношенные сапожки для верховой езды и альбом школьных фотографий. Потом он оставил меня наедине с большим черным альбомом. Это была фотографическая летопись жизни Пэм из года в год. Пэм, когда ей было несколько дней от роду, первые шаги; Пэм-школьница, ежегодные фото, снятые в дни рождения, любительские снимки, запечатлевшие Пэм в одиночку и с друзьями, с указанием дат и коротенькими надписями, которые она делала белыми чернилами под каждым снимком.
Я постепенно, сначала сам того не сознавая, как будто близко узнал Пэм. Я заметил, что на большинстве фотографий она улыбалась: от глупой слюнявой улыбки годовалого ребенка — до нежной и мягкой восемнадцатилетней леди. Меньше чем за час я проследил, как она росла, прошла пору неуклюжего отрочества, зрела и расцветала. Я снова посмотрел на одежду, которую она носила, на книги, которые читала, и теперь они показались мне совсем другими, чем вначале. Мистер Франклин сказал мне, что он вдовец с одним ребенком, дочерью Памелой. И теперь эти слова прозвучали в моей памяти совсем не так, как я воспринял их впервые.
Эмиль откинул простыню, покрывавшую ее тело.
Не знаю, как долго я смотрел на нее. Потом Эмиль сказал:
— Покойница очень красивая, правда?
Наконец я ответил:
— Была, Эмиль. Была очень красивая.
Но не сейчас. Смерть никогда не бывает красивой, и это не был тот спокойный сон, каким представляется смерть, когда мы о ней упоминаем. У меня в кармане был любительский снимок Пэм, но мертвая девушка совсем не походила на это фото. Губы распухли, нижняя губа была рассечена, левый глаз заплыл, а на одной из маленьких грудей виднелись глубокие бледные царапины. Уродливый синяк темнел на восковой коже ее бедра. И, конечно, лицо и шея были вздуты, покрыты ссадинами и обезображены.
— Можете накрыть ее, Эмиль.
Он накрыл простыней ее тело и лицо. Я взял у него фото, сделанное с нее в морге, и вышел. Теперь я вполне понимал, почему мистер Франклин не хочет смотреть на нее.
Когда я вновь присоединился к нему, он ничего не спросил, просто ждал, что я ему скажу.
— Я согласен, мистер Франклин, — было все, что в эту минуту я мог произнести.
Он тихо вздохнул, потом кивнул, не сказав ни слова.
— Идите домой, — сказал я ему, — а я начну действовать.
В Лос-Анджелесе отдел по расследованию убийств находится в сорок второй комнате на первом этаже здания суда, и хотя это не самое веселое место в мире, оно намного лучше морга. А оживляет его Сэм, по крайней мере для меня. Сэм — это капитан Фил Сэмсон из отдела по расследованию убийств — большой, грубоватый, с сединой стального оттенка и с чисто выбритым красноватым лицом. Он мой лучший друг в Лос-Анджелесе, и мне часто приходится работать с ним вместе. Я поговорил с ним минут десять и прочитал его донесения. Памела Франклин вела дневник, и он тоже лежал на столе Сэма. Я просмотрел его, обращая особое внимание на записи последних дней, но ничего из них не извлек. Отдел по расследованию убийств — тоже. Это была обычная девичья писанина, пестревшая подчеркнутыми словами и восклицательными знаками, вместо имен употреблялись либо клички, либо инициалы, как будто для того, чтобы сделать дневник более засекреченным.
Вчера вечером, в 6.30, Памела вышла из дому вместе с Орином Уэстом, юношей ее возраста. Около 9.30 другая пара, проезжавшая на машине по Элизион-Парк, заметила, что поодаль от дороги кто-то лежит. Они остановились, и мужчина, подойдя, склонился над распростертым телом. Это был юноша, который пробормотал какое-то слово и потерял сознание. Они вызвали полицию, которая установила, что этот юноша — Орин Уэст. Ему нанесли удар в голову, очевидно, позже он пришел в себя и дополз почти до самой дороги. На пятьдесят футов дальше, среди деревьев, нашли тело Пэм, в разорванном платье и еще теплую. Затоптанные следы и примятая трава наводили на мысль, что в нападении участвовало несколько человек.
Я спросил Сэма:
— Этот мальчик, что был с Пэм, что за слово «чербан» или «чердад», которое он пытался произнести перед тем, как потерял сознание?
Сэм почесал свою седую голову.
— Возможно, он хотел сказать «черная банда». Тебе это о чем-нибудь говорит?
Еще бы! В Лос-Анджелесе мы достаточно натерпелись от малолетних банд подростков-хулиганов. Они участвовали в грабежах, избиениях, а в одном-двух случаях и в массовом изнасиловании. Существовали и «Красная банда», и «Люди короля», а среди прочих — и «Черная банда». Из того, что я слышал, «Черная банда» была самой жестокой, самой отвратительной группой хулиганов в городе.