Будет скафандр – будут и путешествия
Шрифт:
Материня оставалась с нами, пока мы не сняли скафандры.
– Вам будет удобно здесь?
– Ага, – согласился я безо всякого энтузиазма.
– Если захотите есть или пить, просто скажите. Все будет доставлено.
– Да? А кому говорить? Здесь есть телефон?
– Просто скажите вслух, что вам надо. Вас услышат.
В этом я не сомневался, но мне также надоело находиться в помещениях, где все прослушивалось, как и попадать все время под замок. Человек имеет право на уединение.
– Я проголодалась, – заявила Крошка. – Я завтракала очень рано.
Мы сидели в ее комнате. Раздвинулись пурпурные шторы, в стене вспыхнул свет. Минуты через две стена раздвинулась, из нее выехал стол, заставленный приборами и посудой, холодными закусками, фруктами, хлебом, маслом и кофейником с дымящимся какао. Крошка захлопала в ладоши и завопила от радости. Я посмотрел на стол без телячьего восторга.
– Вот видите? – продолжала Материня с улыбкой в голосе. – Только скажите, что вам нужно. Если вам понадоблюсь я, я тоже приду. Но сейчас я должна вас покинуть.
– Материня, не уходите, пожалуйста!
– Я должна уйти, милая, но мы скоро увидимся. Кстати, здесь есть еще двое людей с вашей планеты.
– Как? – вскочил я. – Кто? Где?
– По соседству с вами.
Материня выплыла за дверь, коридорный припустил, чтобы оставаться впереди нее.
– Ты слышала? – обернулся я к Крошке.
– Конечно!
– Ну, ешь, если тебе хочется, а я пошел искать людей.
– Подожди, я с тобой!
– Но я думал, что ты голодна.
– Что ж… – Крошка бросила взгляд на стол. – Погоди-ка.
Она торопливо намазала маслом два куска хлеба и протянула один из них мне. Я не так чтобы уж очень торопился, поэтому съел его. Крошка мгновенно слопала свой, потом отпила глоток из кофейника и протянула мне.
– Хочешь?
Напиток оказался не совсем какао, и отдавал к тому же привкусом мясного бульона, но пить его было приятно. Я протянул сосуд обратно Крошке, и она допила его.
– Теперь я готова хоть с дикими кошками драться. Пошли, Кип.
«По соседству» оказалось через холл от нашего трехкомнатного номера и еще в пятнадцати футах по коридору, где мы обнаружили арку с дверью. Я велел Крошке держаться у меня за спиной и с любопытством заглянул в дверь.
Там оказалась диорама, очередная имитация. Но намного лучше, чем бывает в музеях. Сквозь кусты я смотрел на небольшую прогалину в диком лесу, выходящую на известковый берег. Я видел нависшее небо и вход в пещеру в скалах. Почва казалась сырой, как после дождя.
У пещеры скорчился пещерный человек, обгладывающий тушку какого-то зверька – по всей вероятности белки.
Крошка попыталась вылезти из-за моего плеча, но я впихнул ее обратно. Пещерный человек, казалось, не замечал нас, что пришлось мне вполне по душе. Ноги его выглядели коротковатыми, но весил он, наверное, раза в два больше меня, а мускулам его позавидовал бы чемпион мира по штанге. Голова была огромной, больше и длиннее моей, но лба и подбородка почти не было. Зубы большие и желтые, передний сломан. Я слышал хруст костей.
В музее в подобном случае я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не грызут.
– Ну, дай же посмотреть, – возмутилась Крошка.
Он услышал. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка вскрикнула; он повернулся и вбежал в пещеру.
– Пошли отсюда, – потянул я Крошку за руку.
– Подожди, – ответила она спокойно. – Он теперь сразу не выйдет. – Она начала раздвигать кусты руками.
– Крошка!
– Попробуй-ка, – предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. – Он все равно, что в клетке.
Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной преградой. Я мог немного прогнуть ее – на дюйм, скажем, – но не более.
– Пластик? – спросил я вслух.
– Да нет, – пробормотала Крошка, – скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Непохоже, чтобы он нас видел.
– Ладно, давай вернемся в свои комнаты.
Она продолжала ощупывать барьер.
– Крошка! – сказал я резко. – Ты не слушаешь!
– А зачем ты говорил, – возразила она не без логики, – если видел, что я не слушаю?
– Крошка! Сейчас не время упрямиться!
– Ты совсем как папа. Слушай, он сейчас выйдет; он же уронил крысу, которую жевал.
– Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, я тебя сам укушу, так и знай.
Она посмотрела на меня не без ярости:
– Да я тебя кусать не буду, Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудничать… А, ладно, вряд ли он выйдет в течение ближайшего часа. Мы вернемся сюда потом.
– Хорошо, – я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:
– Эй, парень! Поди сюда!
Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.
Крик донесся от арки с противоположной стороны коридора чуть поодаль. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла Крошка.
В проходе маячил человек лет сорока пяти. Отнюдь не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае – в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной наряд, прихваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в тяжелые, короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч; с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением и не дружеским, и не враждебным, а так – осторожным.
– Спасибо, – буркнул он ворчливо. – Ты тюремщик?
– Да это же латынь! – изумилась Крошка.
Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?
– Нет, я тоже пленник, – ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.