«Будет жить!..». На семи фронтах
Шрифт:
В связи с тем что наступали мы в тесном взаимодействии с танковыми и кавалерийскими частями, медсанбату приходилось принимать раненых и из этих частей. Выяснилось, что поблизости от нас в радиусе 4–5 километров не было ни одного медицинского учреждения, а осенние холода и слякоть заставляли организовывать доставку раненых в кратчайшие сроки и в ближайшие места помощи.
После тяжелых боев дивизия вышла к большим лесам и болотам. Поступила задача закрепиться на достигнутых рубежах.
В дни затишья раненых
Между тем приближались праздники — 26-я годовщина Великого Октября. Командир дивизии приказал нам подготовить помещение, в котором можно было бы вручить награды воинам, отличившимся в Курской битве и последующих боях.
И вот этот торжественный день настал. В канун 26-летия Октябрьской революции к нам приехали комдив гвардии генерал-майор Е. Г. Ушаков, начальник политотдела гвардии полковник А. М. Смирнов, начальник строевого отдела, фотограф клуба и около тридцати человек из различных частей, приглашенных для получения наград.
Командование дивизии и служба тыла сделали все возможное, чтобы день получился по-настоящему праздничный.
Генерал Ушаков в своем коротком докладе поздравил присутствовавших с праздником Октября и большими успехами Красной Армии на фронтах. Затем были вручены награды и всех пригласили на праздничный ужин.
Во время ужина в палатку вошел замполит медсанбата Сергей Неутолимов и поздравил нас с освобождением Киева. Об этом сообщило радио.
Еще не закончился ужин, когда меня вызвали в операционную.
— В чем дело? — спросил я у дежурного.
— Поступил раненный в живот. Готовим к операции.
Пациент находился в противошоковой палате, где ему делали переливание крови. Признаки проникающего ранения в живот были явными. Я осмотрел раненого, определил, что его состояние позволяет начать операцию, и попросил карточку из полкового медпункта.
Дежурный хирург Володя Коваленко подал ее мне. Там указывалось, что на ПМП осуществлены противошоковые мероприятия — вагосимпатическая шейная блокада и введена противошоковая жидкость Попова.
Машинально взглянул на подпись врача и не поверил своим глазам — карточку подписала Лидия Пелагеина. Неужели она здесь, рядом?! Не может быть…
Впрочем, я давно уже убедился, что на фронте ничему удивляться не приходилось, — судьба сводила и разводила людей при самых немыслимых обстоятельствах.
Позвав санитара, я попросил передать повозочному, доставившему раненого, чтобы он подождал до окончания операции.
В операционном отделении все было уже готово. Наркозный сон пациента был спокойным, дыхание ровным. Операция началась. Продолжалась она недолго, раненого привезли к нам своевременно, и его удалось спасти.
Наконец я освободился и вышел из операционной. Позвали повозочного.
— Из какой вы части? — поинтересовался я, поздоровавшись.
Повозочный решил, что я недоволен доставкой раненого из другого соединения, и, назвав свою часть, стал пояснять:
— В нашей бригаде еще не развернута медсанрота, поэтому доктор Пелагеина и велела везти к вам.
— Правильно сделали, — успокоил я солдата. — Далеко бы его не успели довезти, а мы спасем. Так вас направила Пелагеина?
— Так точно…
Я на всякий случай назвал некоторые приметы Лиды. Солдат подтверждающе кивал головой, повторяя:
— Она, она и есть… Вы знаете нашего доктора? Она очень складная и заботливая о раненых.
— Мы с ней учились вместе, — пояснил я. — Поезжайте, голубчик, к себе, передайте привет своему доктору.
— От кого?
— От доктора Гулякина…
Я уже хотел вернуться к праздничному столу, но тут привезли еще двух раненых. Так и не удалось отдохнуть ни в тот вечер, ни в предпраздничную ночь. Под утро завершив работу, сказал санитару Житину:
— На завтрак меня не будите. Принесите в землянку. Высплюсь, сам разогрею.
В одиннадцатом часу проснулся от шума. Прислушался. Жития убеждал кого-то подождать, не будить меня, дать отдохнуть после тяжелой ночной работы. По голосу узнал, что о санитаром разговаривает мой хороший товарищ командир автороты гвардии капитан Сергей Жердецкий. Накинув шинель, вышел и позвал Сергея в землянку.
— Миша, не знаю, что и делать. Утром приехала на санитарной машине какая-то женщина-врач и стала расспрашивать, как найти медсанбат, работает ли там Гулякин и как его повидать. Я спросил, знает ли она тебя. Ответила, что давние знакомые…
— Да где же она?
— Оставил в своем фургоне, а сам за тобой на мотоцикле. Думаю, с ней тебе встретиться лучше у меня. А то ведь что Маша подумает?
Дело в том, что тогда уже мы с Машей Морозовой решили пожениться после войны, и, зная об этом, Сергей беспокоился, как бы не произошла какая-нибудь несуразица.
— Ты уж чересчур, — успокоил я его. — Что ж мне теперь с другими женщинами и поговорить нельзя?
— Ну это твое дело, смотри. А все же лучше поедем ко мне — она ведь там ждет.
Минут через пять мы были возле походного домика-прицепа. Поднялся в фургон и увидел Лиду — встревоженную, взволнованную.
— Ну, Миша, — сказал Сергей, — извини, у меня дела, — и оставил нас вдвоем.
Лида воскликнула:
— Неужели это ты?! Даже не верится… Как узнала вчера, что ты рядом, успокоиться не могла.
Я, честно сказать, растерялся и не знал, что ответить.
— Что это за предосторожности? — сразу успокоившись, напрямую спросила она. — Почему меня в медсанбат не пустили? Ты что, женат?