Будни директора школы
Шрифт:
Восемь часов.
Девять…
Она, наверное, уже сошла с электрички и спускается с моста. Вот сейчас она сядет на автобус, чтобы побыстрее…А может, пойдет пешком? Тут недалеко — можно и пешком…
Девять тридцать. Наверное, она уже где-то возле школы. Директор встал, вышел в коридор, постоял перед огромными, во всю стену окнами, вышел на порог, подышал воздухом, посмотрел по сторонам. Вернулся к себе, присел за стол, стал перебирать бумаги на столе, думая о том, что могло ее задержать.
…В
…
Через три месяца они увиделись опять, на вечере встречи выпускников. Весело разговаривали, с удовольствием смотря друг другу в глаза. Нет, правда, она была очень симпатична. Уже отходя к другой группе, он напомнил:
— Кстати, а ты тогда чего не приехала-то?
— Когда?
— Ну, говорила, что зайдешь, я ждал…
— Правда, что ли? Ой, я дура-а-а, — протянула она, всплеснув руками и покраснев. — Нет, правда? Ждали? Ну, дура, и все… Простите дуру!
— Да, ладно. Мало ли вас, выпускников, у меня, — посмеялся он и пошел к парням, рассуждавшим в стороне о политике.
Выборы (политические воспоминания)
— Так. А теперь покажите, где вы поместите избирательный участок.
— Ну, как — где… Как обычно, в спортзале. Вот так будут входить, проходить мимо столовой, где у нас буфет будет, заходить в спортзал, голосовать, а через вторую дверь выходить. Все быстро и культурно. И никто по школе шляться не будет…
— А почему спортзал? Вы же актовый зал, говорят, красивый сделали?
— Он у нас на втором этаже. И получается, что по всей школе ходить будут посторонние.
— Во-первых, не посторонние, а избиратели. А во-вторых, они почти все — ваши родители. Ничего-ничего. И им полезно будет школу посмотреть. Так что готовьте актовый зал.
Шло совещание по поводу предстоящих выборов в местные Советы.
— А как же нам… В понедельник, ведь, на учебу! — горестно стонал директор школы.
— Вы уборщиков назначьте в дежурство. Чтобы вечером уже промыли все с хлоркой. А утром — еще раз. Но учебу срывать вам не позволено!
Действительно, актовый зал был — хоть по телевизору показывай. Ровный гладкий пол, в котором отражались высокие окна и белые шелковые шторы. Расписной «как бы паркет». Высокая сцена.
Совсем недавно на этой сцене выступал сам Константин Боровой, представлявший в районе свою недавно созданную и активно вербующую сторонников среди предпринимателей «Партию экономической свободы».
Выступал он в этой школе по двум причинам. С одной стороны, в большой зал местного Дома культуры его просто не пустили, потребовав огромную сумму денег в местный бюджет, а с другой стороны, директор школы, бывший работник горкома партии (не этой «партии экономической свободы», а той, что была направляющей и руководящей силой), славился своим либерализмом и политической терпимостью. Мало того, что славился… По вечерам в одном из классов раз в неделю собирался кружок оппозиционеров, размышлявших о будущем района.
Был там бывший заведующий отделом горкома, бывший член горкома и директор успешной строительной фирмы, были пенсионеры, каким-то боком оказавшиеся близки к «демсоюзовским» делам, был корреспондент местной газеты, которого, как он говорил, «заколебал партийный контроль»…
Люди были, в основном, умные, но немного не в себе. Ну, разве может нормальный человек ездить в Москву за «демократическими» газетками, отпечатанными чуть ли не в подполье, чтобы привезти их сюда и устроить громкую читку, интонацией и поднятым верх со значением пальцем выделяя особо яркие места.
Незадолго до того, поверив в гласность и перестройку, три члена городского комитета партии опубликовали в газете огромную статью, где на фактах и эмоциях доказывали, что вся районная перестройка сдерживается одним человеком — вторым секретарем горкома. Статья прозвучала, как бомба в болоте. Бухнуло глухо, и затихло на время. А первый секретарь, с налитым кровью от натуги лицом, кричал своему заведующему отделом в коридоре на третьем этаже знакомого здания:
— Ты, б…, кому, б…, в карман насрать хотел? Ты, б…, на кого работаешь? Ты, б…, думаешь, мне в карман насрал? Ты себе в карман насрал!
И в ближайшее время двое из троих подписантов лишились работы и получили партийные взыскания, а редактор местной газеты перестал быть членом горкома, что было для него в то время обязательным, но на посту своем оставлен после публичного, с большой сцены, признания своих идеологических ошибок и полного раскаяния в содеянном.
Теперь они собирались в этой школе и вели долгие страстные разговоры о том, что «не так, не так надо было!». А как? А так. Решено было, что первой и главной задачей этого кружка должно быть — участие в ближайших выборах. «Чтобы влиять на Советы, надо быть депутатами», — говорили они.
В одно из воскресений директору школы позвонил первый секретарь горкома комсомола:
— Привет, — сказал он без всяких лишних экивоков и обиняков. — Мы тут на горкоме решили тебя выдвинуть в депутаты. Ну, если ты не будешь возражать, конечно.
С комсомольцами директор школы давно имел хорошие связи и отличные отношения.
— Ну, что ж, — сказал он, недолго думая и вспомнив о решении того «политического подполья» о необходимости участия в выборах. — Я благодарен за доверие. Вот, знаешь только… Я не буду никакой агитации вести. Не умею.