Будни директора школы
Шрифт:
— А все равно. Наши — лучшие, правда же?
— Наши — всегда лучшие! Это точно!
Минус один
— И что, вы считаете, что переводить ребенка среди года — это правильно? — удивился директор школы, прочитав заявление.
Он сидел в кабинете завучей, где они обсуждали расписание на третью четверть. Завучи, тертые жизнью и битые опытом учителя, не замедлили вмешаться в разговор:
— Конечно, нельзя срывать девочку среди года! Как можно! Опять же — у нас и уровень
— Мы думали, что она на медаль пойдет, — серьезно смотря в глаза, объясняла мама старшеклассницы. — Но у вас в школе, вижу, этого не выйдет.
— Что вы, какая медаль? — уже тащили из соседней комнаты журнал и показывали мне оценки. — У нее же и математика, и химия вот…
— Именно из-за математики. Нам кажется, что именно с математикой в этой школе, — она выделила «эту школу», с нажимом произнесла два слова, — с математикой — никак.
— Но, может, надо поговорить с учителем? Разобраться? — спросил директор. Он привык уже, что к нему несли заявления с просьбой о приеме, а если и уходили, так только те, кого он сам не желал видеть в школе.
— О чем нам с ней говорить? Она «заваливает» девочку! — сорвалась мама школьницы.
Вот причина и выяснилась…
— Пригласите, пожалуйста, — кивнул директор одному из завучей.
Через пять минут в кабинете появилась учитель математики. Она вошла с улыбкой, поздоровалась обрадовано:
— Я давно хочу с вами поговорить! А то на родительских собраниях никого от вас нет, а девочка совсем от рук отбилась!
— Наша девочка? Наша девочка учится, старается, сидит над тетрадками, а вы…, — отвернулась в сердцах посетительница.
— Старается? Ваша — старается? А это тогда что? — математичка выложила на стол пачку тетрадей. — Вот, смотрите. Сегодня собрала — очень удачно получилось. Вот тетради, и вот тетради. Это чем мы занимались сегодня, видите?
— Ну, и что?
— Смотрите, смотрите! А вот тетрадь вашей девочки. Листайте дальше. Вот, как раз сегодня. Видите? Дату написала, ах, какая молодец. И даже написала сверху «Классная работа»… А дальше? Дальше — что? И что я ей буду потом ставить? Уж и так поблажки всякие…
Родительница молча листала тетрадь без эмоций на хорошо ухоженном лице.
— Смотрите, смотрите! Вот тетрадь девочки, что через ряд сидит. Видите? Вот — впереди мальчик сидит. Тоже четыре страницы исписано. А у вашей — что? И вы еще говорите, что я ее заваливаю, — качала головой математичка.
— Значит, она не понимает, — сделала вывод родительница. — Вы так объясняете, что она не понимает.
— Все понимают, а она — нет? С доски задание списать не может?
— Постойте, — вмешался директор. — Но вы же говорили что-то о медали? А какая медаль, если сами говорите — не понимает? И потом, если уж так все плохо, так надо было прийти к нам в сентябре еще. Посидели бы, подумали, что можно сделать. А сейчас-то не поздно ли разбираться?
— Я не разбираться пришла. Я забираю ребенка из этой школы, — опять подчеркнула она «этой».
— Ну-у-у, — развела руками математичка. — Не думала я, что…
— А надо было думать, надо было!
— Угу. Оформляйте. Значит, в этом классе — минус один.
— А можно к нам на праздник та девочка придет? — прибежали стайкой школьницы.
— Конечно, можно. Она же с вами с самого начала была! А что там у нее, в той школе?
— Там ей пятерки ставят… А на праздники она к нам. И на выпускной прибежит.
— Вот и ладно.
Хозяйственный вопрос. Чисто хозяйственный
«Черт-черт-черт,» — ругался мысленно директор школы.
Он шел с утра на работу и остановился, подняв голову к окнам третьего этажа. А как еще — не ругаться? Три окна подряд были расколочены вдребезги. Кидали камнями снаружи, с того самого места, похоже, где он стоял.
— Вы видели? Нет, вы видели? Как теперь работать? — как только он открыл свой кабинет, налетела учительница. — Эти мерзацы, хулиганы… Как мне теперь работать?
— Постойте-постойте. У меня вопрос только один: как по-вашему, почему разбиты три окна, а не все окна по фасаду?
— Вы о чем? Вы понимаете, что мне работать невозможно? В кабинете холодно!
— Еще раз: вы подумайте, почему разбиты все стекла в вашем кабинете? Почему — у вас? А ниже этажом — все целые. Рядом — все целые. На первом этаже — все целые. Вы слышите меня? Как это понимать?
— Хулиганы, как еще…, — уже с меньшим напором сказала учитель.
— Хулиганы — это понятно, — покивал головой директор школы. — А почему хулиганы хулиганят только с вами? А?
— Вы намекаете на что-то?
— Да, какие намеки, господи? Три рамы вдребезги. Шесть стекол теперь искать и вставлять. А по соседству — все в порядке. Как мне это понять? А? Это, выходит, не просто хулиганы, а вам лично мстят, что ли?
— За мою принципиальность! А вы еще говорите, что надо ставить «двойки»!
— Принципиальность, да? Двойки, да? — директор встал и отодвинул штору. — Вот, смотрите: первый этаж. Стекла целы. А двоек… Давайте, посчитаем, кто больше поставил — я или вы?
— Ну, вы… Вы — это директор. Они, может, боятся.
— А вас, выходит, не боятся?
— Ну, не знаю, не знаю… Я только одного хочу, чтобы мне стекла вставили поскорее, иначе работать просто невозможно.
— Стекла мы вам сегодня вставим. Это вопрос хозяйственный. А завтра их снова разобьют. Мы снова вставим, а их снова — вдребезги…И что? — директор хмуро смотрел на преподавателя.
— Их поймать нужно!
— Да? И дальше — что?
— Родителей оштрафовать!
— Все-то вам ясно… Все-то легко… А мне вот не ясно: почему разбиты три окна. Почему не больше? Если уж хулиганы, так били бы все подряд! Ну, правда… Шли бы и били. И первому — директору, чтобы уж похулиганить…