Будни и мечты профессора Плотникова (сборник)
Шрифт:
— В душевном общении. В познании самого сложного, что только есть во Вселенной, — человека.
— Зачем же вы летите на Дзету? — с притворным простодушием спросил я.
— Вы хотите сказать, что там не люди, а упсеки?
— Допустим.
— Ну, друг мой, не знаю, что вам и сказать… Я не вижу разницы между людьми и упсеками. Для меня любое существо, наделенное высшим разумом, — человек. А уж как оно выглядит, вопрос второстепенный.
— А если разум злой?
— Я говорю о высшем разуме, а он не может быть злым.
Мне
— Я вас смутил, — сказал Николай Иванович, пристально глядя на меня. Это хорошо. Нет, вы даже не представляете, как это хорошо. Так вас интересуют экстремальные ситуации? Пусть будет по-вашему. Расскажу об одной такой ситуации. Хотя ее правильнее было бы назвать не экстремальной, а парадоксальной. Да-да, именно парадоксальной. Боюсь вас разочаровать, только оказался в ней не я, а совсем другой… человек. Впрочем, какая разница? Ну, желаете послушать?
Он замолчал, и довольно надолго, однако никто из нас не решился его поторопить.
— До сих пор не знаю, — тряхнул он головой, — радоваться, что это произошло не со мной или… завидовать…
— Николай Иванович, миленький, вы нас заинтриговали, — взмолилась Оля. — Рассказывайте же!
— Ну да, конечно. Просто вспомнил, и сердце защемило… Да сядьте вы, сейчас пройдет. Так вот… Лет двадцать назад занесло меня в самое, можно сказать, захолустье — между Скорпионом, Стрельцом и Змееносцем. Там разделившийся на два русла Млечный Путь наиболее широк — верный признак, что к этой его части мы ближе всего.
Я очутился на Апфе — планете, мало известной в то время. Впрочем, я давно собирался там побывать. Дело в том, что Апфа во многом похожа на Землю и, соответственно, апфийцы — на землян. Правда, их уровень развития пока еще невысок, зато интеллект… Боюсь, тут мы им уступаем…
Тогда уже вовсю использовали анизотропию пространства, и пространственно-временной переход с Земли на Апфу, несмотря на ряд фазовых ограничений, был вполне доступен, даже для таких туристов, как я.
— Для кого же еще! — воскликнула Оля, но на нее зашикали, и она смущенно умолкла.
— Не буду подробно говорить о ландшафтах Апфы, с ними легко познакомиться, запросив любой банк информации, — Николай Иванович взглянул на меня с едва уловимой усмешкой, словно распознал мои мысли. — Скажу только, что места, где я побывал, чем-то напоминают наш Памир. А сами апфийцы… Если вы встречали горных таджиков, именно горных, а не равнинных, — кстати, они называют себя памирцами, точно это особая национальность, — то можете представить себе апфийцев: стройные, гордого и несколько аскетического вида люди с чеканной красоты лицами, только не смуглыми, а словно впитавшими в себя призрачную голубизну лунного света. Их отличают врожденное достоинство и ни с чем не сравнимое гостеприимство. Я был на Апфе трижды, с годичными перерывами. Первый раз меня встретили как доброго знакомого, второй — как друга и третий —
— Мне приходилось бывать на Памире, — не выдержал я. — И там действительно…
— Тем лучше, — не дал мне договорить Николай Иванович. Казалось, он боится потерять нить повествования. — Так вот, я останавливался в одной семье. Знаете, у апфийцев странные и для нас неудобопроизносимые имена. Поэтому продолжу параллель и воспользуюсь именами памирцев. Назову своих друзей ну хотя бы…
— Сафарбековыми, — подсказал я, вспомнив семью таджиков, принимавшую меня в высокогорном селе Чартем.
— Отлично. Вы, конечно, догадываетесь, что разговаривать приходилось с помощью лингвисторов. Только один из трех братьев Сафарбековых…
— Асалбек!
— …Асалбек, говорил по-русски, с очень необычным, мягким акцентом.
— По-русски? Апфиец?
— Наберитесь терпения, друг мой. Так вот… Отца у них не было: и в апфийских семьях случаются драмы. Семью возглавляла мать — женщина лет пятидесяти, разумеется, по земным меркам, красивая непривычной для нашего глаза яркой, пугающей красотой. Когда я сказал об этом Асалбеку, тот поразился: «Красавица? Да она же старуха!»
Асалбек, в порядке культурного обмена, проучился пять лет на факультете космолингвистики Ленинградского университета. Теперь вам ясно, почему он знал русский? Поначалу его прикрепили ко мне в качестве гида, но вскоре между нами установились дружеские отношения. Вам это может показаться странным, ведь нас разделяла не только разница в возрасте. Говоря о том, что апфийцы похожи на таджиков, я подразумевал ассоциативное сходство. Анатомия и физиология у них кое в чем иные, чем у нас. Но, повторяю, для меня это не главное.
Итак, я сказал, что подружился с Асалбеком. Но скорее мы привязались друг к другу. Асалбек называл меня Никиляиванивич — смешно и трогательно. Его выпуклые, изумрудного цвета глаза под пушистыми ресницами светились при этом такой неподдельной любовью, что становилось неловко, ну чем же я заслужил ее?
Оказалось, однако, что эта необъяснимая любовь… как бы вернее сказать… унаследована мною. Вот что рассказал однажды Асалбек, и рассказ его, взволнованный и сбивчивый, напоминал исповедь, слова рвались, словно непрочные нити, иногда мой друг переходил на родной язык, и тогда я спешил нажать сенсор.
Его история может показаться вам банальной, — Николай Иванович бросил на меня быстрый взгляд, и я снова подумал, что он с самого начала читает мои мысли. — Ну, да каждый понимает по-своему. В меру собственной испорченности, как говорили когда-то…
— Так что же рассказал Асалбек? — спросил я сконфуженно.
— Оказывается, в Ленинграде у него была девушка. А если называть вещи своими именами, то они жили три года как муж и жена. И все это время Асалбек умолял мать благословить их брак. Но она не соглашалась.