Буду ведьмой
Шрифт:
Провалявшись в бурлящей пене минут двадцать я наконец решила, что пора вылезать. Предварительно вымыла волосы какой-то густой жидкостью, которую мне дала Гиля и натерла тело мягкой губкой, похожей на медузу. В какой-то момент мне даже показалось, что она зашевелилась и я в ужасе отбросила ее на пол. И эта гадость, обиженно фыркнув, скрылась под ванной.
Ой ей… мамочки мои…
Я с криками вылетела из ванной, забыв набросить полотенце на голое тело. Барсик тут же смущенно отвернулся и закашлял, а бабуля взмахнула пальцами и на мне тут же материализовался пушистый банный халат до пят.
— Ух ты, — только и смогла молвить я.
— Скоро и сама так сможешь, — фыркнула бабушка и заодно наколдовала мне мягкие тапочки.
— Там мочалка шевелится и фырчит, — уже не очень уверенно я указала на ванную.
— Ну да, — просто кивнула Гиля.
— В смысле ну да? В моем мире просто мочалки обычно дохлые и вообще синтетические, — бубнила я, а бабуля, не обращая особого внимания на мои лопотания, снова поставила чайник и насыпала зеленый порошок в кружки.
****
По кухне снова разнесся тот самый запах, что разбудил меня в первый, впрочем как и во второй раз тоже.
— Это что? — полюбопытствовала я, кивая на странный порошок.
— Это бодрящий сан, напиток зари. Обычно здесь пьют его по утрам, чтобы напитаться энергией на весь день.
— Похож на наш кофе, по запаху и характеристикам, — кивнула я.
— Есть еще вечерний мун, напиток заката. Успокаивает перед сном. Если выпить его у с утра, весь день будешь словно мертвяк ходить.
Сан, заварившись, оказался ярко-желтым. На вкус он конечно сильно отличался от знакомого мне кофе, но что-то общее угадывалось. Больше всего он был похож на очень хорошо сдобренный молоком апельсиновый кофе с нотками хвои.
Хм… интересный вкус, скорее мне понравился, чем нет.
Вот как интересно у них определения придуманы. Если мертвый, значит мертвяк, а ни какой-то там зомби. Если летает, значит летун, не то что там эльф какой-нибудь. Хотя эльф красивее звучит. Зато в Парадизе логичнее. Так, кто там еще? О… клыки вместо нормальных зубов? Будешь клыкозубом.
Кста-ати…
— Бабушка, а где твои клыки?
— Батюшки святы, нету! Нету клыков, родимых! — запричитала бабуля, а я почувствовала подвох. Уж больно ненатурально качала головой старушка.
Та, поняв, что я не очень-то верю в ее спектакль, улыбнулась во весь рот и засмеялась:
— Морок же, ну…
Фух… ну хоть не клыкозуб у меня в родственниках, и то хорошо.
Пока пили сан, вприкуску похрустывая слоеными пирожками с капустой, я рассматривала мой новый дом. Надеюсь, что мой. Вроде бабуля меня приняла и выгонять не собирается. Большая светлая кухня с деревянными шкафчиками и шкафами. Это даже не кухня, кухнища. Посреди дубовый стол, за которым мы собственно и сидим, четыре резных стула. Большое окно с цветными занавесками. На окне горшки с яркими цветами, за окном тоже цветы, еле-еле достающие макушками до нашего взора.
Кухня точь-в-точь земная, с выдвижными ящиками и прочими удобствами. Не удивлюсь если тут и посудомойка есть. И точно, бабуля будто мысли мои читает. Она стукнула в ладоши и крайний ящик стола выдвинулся сам собой, внутри него сияли чистотой свежевымытые тарелки и чашки.
— Ммм… а что с одеждой делать? — спросила наконец я, когда бабуля сказала, что пора собираться на прогулку.
Она всплеснула руками (Гиля всегда почти взмахивает, всплескивает, хлопает руками) и стукнула себя по лбу (и бьет себя по лбу тоже постоянно):
— Точно! Айда за мной, — поманила она меня пальцем в комнату.
Но не в ту, где я проснулась и где остался мой потный заячий костюм, а в другую. Здесь все было совсем иначе: шелковые голубые шторы закрывали окно во всю стену от пола до потолка; светлые, почти белые стены с чудными пейзажами на них. Большая деревянная кровать, застеленная синим стеганым пледом.
У кровати комод, на котором стояла одна-единственная фотография. На ней молодая и красивая светловолосая девушка, чем-то отдаленно напоминающая меня, только гораздо интереснее. Я взяла рамку в руки и почувствовала, как по телу разливается неведомое до сих пор тепло. Так, Яся, только не плачь. Посмотри какая она улыбающаяся, не надо плакать.
Я успокаивала себя как могла, но слезы все равно катились по щекам, оплакивая мое так и не состоявшееся знакомство с мамой.
Мама…
— Прости, милая. Хочешь, пойдем в другую комнату? Я думала… я не думала… здесь… мама до замужества жила.
— Нет! Я тут хочу. Можно? Можно я тут жить буду? — я умоляюще смотрела на свою бабушку, зная, что она не сможет отказать мне в такой малости.
— Конечно. Конечно, — просто ответила она и я поняла, что она и сама этого хотела.
Хотела заменить мною свою погибшую дочь. Я поставила рамку обратно на комод и проведя рукой по мягкому пледу присела на кровать. Прикоснулась в к подушке и внезапно, повинуясь порыву, прижала ее к лицу.
Запах… я никогда не знала, что такое запах матери, но сейчас, вдыхая такой нежный, такой свежий аромат, мне казалось, что я чувствовала его всю жизнь. Не знаю сколько я так сидела, но вот в комнату вошел Барсик и запрыгнул ко мне на колени. Так мы и сидели с моим фамильяром молча. И ничто не смело нарушить такую нужную и щемящую тишину.
Не знаю сколько прошло времени, прежде чем Гиля зашла в комнату и указала мне на платяной шкаф, стоявший в углу комнаты. Я подошла к нему и осторожно открыла дверки. Множество платьев, курточек, шарфов, наполненных ее ароматом.
— Там должно быть что-то поновее. Все же Илия всю жизнь носила один размер и часто гостила у меня.
Я выбрала простое платье темно-изумрудного цвета с круглым вырезом и длинными рукавами. И тут только вспомнила, что не худо бы мне еще и белье, о чем не преминула сообщить бабушке. Хотя и сомневалась, что у них таковое вообще носят.
— Хм… ты нас совсем за дремучих держишь?! Как же без белья-то?! Только придется тебе пока что так походить, авось никто под юбку не заглянет, — засмеялась бабушка, а я покраснела.