Будущее — дело темное
Шрифт:
— А если не за что браться?
— Значит, не берись, — пожал он плечами. — Понимаешь… Я всегда хотел быть боевым чародеем. Всегда. Никем другим себя не представлял. Даже когда на меня нашло помутнение, я словно не осознавал, что меня могут исключить. В этом вся моя жизнь. А ты? Ты когда-нибудь думала о том, что можешь уйти?
— Думала, — призналась я. — И не раз.
— Тогда, вполне возможно, для тебя уготована другая дорога. Но это причина не для слез, а для радости. Никогда нельзя сдаваться, золотко.
Риннар подался вперед, не обращая внимания на сердитый скрип ветви, легко
Я прикрыла веки и невольно потянулась навстречу, а он…
— Попроси, — прошептал чуть слышно, едва касаясь моих губ своими. — Я же обещал — только так…
Волшебство момента испарилось безвозвратно.
— Катись ты! — возмутилась я, отпрянув.
Он и покатился. Со смеху. И не удержался-таки на ветке… А я — от испуганного возгласа.
Только вот Риннар, по-кошачьи извернувшись, приземлился более чем удачно, даже на мокрой траве не поскользнулся. Дурашливо поклонился в мерцании скользнувшей за ним сферы, прижав ладонь к сердцу, и растворился в тенях осеннего вечера, которые больше не казались бездной.
Я спрыгнула с подоконника на пол, закрыла окно, прислонилась лбом к прохладному стеклу… и тихо рассмеялась.
На душе было на удивление легко и спокойно… За последнее время я уже успела позабыть, как же это хорошо.
И все же… Как в одном-единственном человеке может помещаться столько нахальства?
Скрипнула дверь, и полоска света прорезала темноту, выхватив меня, все еще стоявшую возле окна.
— Санни, детка, все в порядке? — обеспокоенно спросила мама, перешагнув порог и осматриваясь с таким видом, будто ожидала увидеть здесь разбойничью банду. В наспех наброшенном на длинную ночную рубашку халате, с растрепавшимися волосами, освещаемая мягким чародейским светом, заключенным в стекло фонаря, вид она имела милый и хрупкий. — Я слышала какой-то шум…
— Тебе показалось, — убежденно проговорила я, вслушиваясь в отголоски собачьего лая. Интересно, чем на сей раз боевик откупился от бдительной Стрелы? Собственными штанами? — Мам, ну кто может пробраться через дедушкину защиту? Иди спать.
— А ты почему еще не в постели? — нахмурилась она.
— Уже ложусь, — заверила я.
— Сладких снов, Санни, — пожелала мама.
— И тебе, — улыбнулась я, уверенная, что она больше не будет беспокоиться из-за ночных шорохов.
Чары, опутывавшие окружающий наш дом забор, разработал дед, и никто не мог миновать их без вреда для собственного здоровья. Никто, у кого были недобрые намерения.
А для благонамеренных, но незваных гостей была черно-белая Стрела, прикормленная нашим кучером и одобренная любящей животных мамой.
Три дня прошли спокойно. Я всерьез задумалась над словами Шаридена об ином пути, который мне предстояло найти. Но мысли приходили сплошь нерадостные. Я никогда не мечтала быть великой чародейкой, о нет, но было до слез обидно, что именно я стала той самой частичкой нашего рода, на которой отдохнула природа. А случай с леди Вайолетт наглядно показал, что легче поверить в мою лень, чем в то, что внучка Тигора Далларена действительно бездарна.
Мама пыталась растормошить меня; она скрывала, что переживает, но актерских способностей у нее имелось столько же, сколько у меня — провидческих. А еще мне казалось, что в мамином взгляде наряду с беспокойством и сожалением проскальзывает вина, словно отсутствие клятых способностей целиком и полностью лежало на ее совести. И я соглашалась на прогулки, походы в театр и на званые обеды — не столько в надежде развеять собственную печаль, сколько мамину. А в итоге в один из визитов к леди Кэррас вновь встретилась с Береаном Вердишем; впрочем, тиронец вел себя подчеркнуто вежливо и лишний раз даже не смотрел в мою сторону. Это меня порадовало, и о том, что ему вообще было нужно, я решила и вовсе не думать. Скорее всего, наслушавшись рассказов о Тигоре Далларене, Вердиш вознамерился заполучить в свою школу сильную провидицу, жестоко ошибся на мой счет и теперь злился и на себя, и на меня. Не так уж и важно на самом деле. Куда важнее было то, что мама становилась все печальнее. И я остро жалела, что папа сейчас не с нами: уж он-то придумал бы, как объяснить леди Амельде, что ее вины в случившемся со мной нет. В письмах я эту тему не затрагивала, потому как не хотела еще больше расстраивать отца, который на расстоянии все равно ничем не мог помочь.
Приходила Ритта, дядюшка которой жил неподалеку от нас. Она поделилась новостями, передала, что мэтресса Ноллин волнуется за меня и все-таки ждет чуда, и заявила, что на другую соседку ни за что не согласится, а потому я просто обязана вернуться. Я улыбалась и кивала, прекрасно зная, что с подругой в подобном взвинченном состоянии лучше не спорить. И все яснее понимала: если бы это зависело от меня, непременно вернулась бы. Потому что, несмотря на усиленные размышления, я так и не смогла решить, что делать дальше. Настоящее выглядело все глубже засасывающей трясиной, а будущее представлялось до того темным, что, боюсь, никакой фонарик, будь он хоть трижды волшебным, не развеял бы сгустившийся там мрак.
А на четвертый день, выйдя к завтраку, я обнаружила, что у нас гости.
Вернее, гостья. Весьма ранняя… и не сказать, что желанная.
— Доброе утро, Санни, — чуть заметно улыбнулась мама, когда я спустилась в гостиную.
— Доброе, — настороженно отозвалась я, не сводя глаз с задумчиво водившей пальцем по краю чашки леди Вайолетт. — Что-то случилось?
— А для того, чтобы нанести кому-то визит, должно что-либо случиться? — приподняла брови провидица.
— Если речь идет о вас — да, — честно ответила я. — Что вам еще от меня нужно?
— Сандера! — ахнула мама, приподнимаясь с диванчика. — Это я пригласила миледи Лиаррон.
Что?
Удивление, неверие и обида поочередно захлестнули меня. Моя собственная мать пригласила в наш дом женщину, которая унижала меня на глазах всего факультета лишь за то, что когда-то не ладила с моим дедом? Женщину, из-за которой я едва не осталась среди собственных грез, которая причастна к моему исключению — не вероятному, о нет, а уже почти состоявшемуся, потому как чудес, вопреки чаяниям мэтрессы Ноллин, не существует!