Будущее есть. Горизонты мечты
Шрифт:
— У меня сегодня отгул, — пояснила Афина. — Впервые за последние триста лет, так что я отдыхаю. А педагогика — это мое хобби.
— Какой ужас! — искренне сказал Телемах.
— Ладно, умник, раз так, покажи мне свое задание по химии.
Телемах раскопал в столе тетрадку и спокойно дал ее Афине. Та покряхтела, припоминая школьную программу, и была вынуждена признать, что все решено верно. Потом она спросила:
— А сочинение у тебя готово?
— Еще в воскресенье написал, — ответил Телемах. — Тема такая избитая — «Герой
— Ладно уж, сочинение я у тебя проверять не буду. Что ты пишешь грамотно, это я знаю, а за смысл сам отвечай. А как насчет философии?
— Да у меня этот Парменид с его дурацкой концепцией бытия вот где сидит! Бытие, видите ли, есть, а небытия, соответственно, нет! Бытие и мышление тождественны — это вообще полный улет!
— Что ты на него взъелся? — с недоумением спросила Афина. — Чем эта гипотеза хуже других?
— Сказал бы я тебе… Если бытие и сознание тождественны, то, грубо говоря, героиновые галлюцинации и, допустим, квантовая механика — это принципиально одно и то же! Как тебе это, а? Неслабо?
— Н-да… — сказала Афина, и, подперев голову рукой, глубоко задумалась.
— Тогда подумай, сколько всякого бреда существует! — продолжал Телемах. — Эфир — ради бога, вечный двигатель — нет проблем, телепатия — раз плюнуть!
— А еще всякие там плоские земли на трех китах, изнакурножи, привидения, кентавры, боги… Ой, что-то я не то говорю, — спохватилась Афина.
— Да нет, все правильно. Ненавижу метафизику. Слава богу, что человечество в конце концов пришло к материалистической диалектике.
— Фи, капитан! — скривив рожу, изрекла Афина. — Мне марксизм совсем не нравится, марксисты утверждали, что бога нет.
— А ты уж и обиделась! — ухмыльнулся Телемах. — Не волнуйся, они не тебя имели в виду.
— Да? А кого же?
— Ну, в их времена был совсем другой бог. Такой, знаешь, прикидывался добреньким, идеями гуманизма прикрывался, а в это время поддерживал великих инквизиторов и фюреров всех мастей, втравливал людей в войны, доказывал, что космические полеты невозможны и старался убедить человечество, что жизнь — это помойка, а истинное счастье возможно только в загробном мире, да и то только для тех, кто «хорошо себя вел» при жизни.
— Это в Аиде, что ли? — с недоверием спросила Афина. — Запихнуть бы этого умника самого в Аид, посмотрела бы я на него! Это ж надо — людям такую откровенную дезу гнать! Он что, неграмотный, «Одиссею» не читал? Там же тень Ахилла греческим языком сказала…
— Ну вот, я и говорю, тупой был бог, жадный, жестокий. Разве можно было такого терпеть? Вот народ и устроил революцию.
— Да уж, — согласилась Афина, — это вполне понятно. Впрочем, по моему глубокому убеждению, каждый народ имеет таких богов, которых он заслуживает.
— Так я пойду, поиграю? — спросил Телемах. — У меня ведь все уроки готовы.
— На твоем месте я бы пораньше легла спать, дружок, — заявила Афина. — У тебя завтра эстафета, ответственный день.
— Знаешь, Афина, я хотел тебя попросить…
— Ну конечно, я буду болеть за вашу команду! — тут же заверила Афина. — И, разумеется, по мере возможности, помогу вам выиграть.
— Ты дослушай, — перебил Телемах. — Мы этого как раз не хотим!
— Что-то я не въезжаю! Вы не хотите победить?
— Нет, мы хотим победить, только честно, понимаешь?
— Ну ты даешь, дружок! Разве с моей помощью — это не честно?
— Конечно, нет. У всех должны быть равные шансы на победу. Короче, не вмешивайся, Афина, ладно?
— Нет, этого мне никогда не понять! — сказала Афина с раздражением. — Ну и дети растут! Их не устраивает сотрудничество с богами — ничего себе! Когда смертные не понимают богов — это в порядке вещей, но наоборот — это, извините, нонсенс! — она окинула Телемаха негодующим взглядом и исчезла, не попрощавшись.
Ночью Телемаху снились кошмары. Как будто он сдает последний решающий экзамен перед космическим полетом. А в экзаменационной комиссии вся элита: Зевс, Аполлон, Афина, Королев с Гагариным, еще кто-то из бессмертных. И Телемах стоит перед ними, как на допросе.
— Ну что ж, дружок, подготовлен ты, я вижу, неплохо, — говорит Зевс, благожелательно улыбаясь. — А ну-ка, Аполлон, задай ему какой-нибудь вопрос из физики.
Аполлон, посмеиваясь, спрашивает, почему вода в невесомости принимает форму шара. Телемах бодро отвечает про наименьшую площадь поверхности при данном объеме, а, следовательно, и наименьшую свободную энергию. Аполлон машет рукой: вопрос простой и всем понятно, что Телемах знает.
— Конечно, — удовлетворенно гудит Зевс. — А ну-ка, Сергей Павлович, раз уж Константин Эдуардович приехать не смог, спросите-ка у него что-нибудь из астрономии.
Королев, видно, в хорошем настроении, потому что он тоже задает легкий для Телемаха вопрос об удельной энтропии Вселенной. Телемах увлеченно рассказывает о законе сохранения барионного заряда, про отношение числа барионов к числу фотонов, аннигиляцию, переходит, в конце концов, к антропному принципу, начинает цитировать академика Зельдовича. Комиссия слушает его со скучающими улыбками, поглядывает на часы, потом Королев прерывает Телемаха, говоря, что это уже к данному вопросу мало относится.
— Что ж, неплохо, — констатирует он. — Уверенно, хотя и несколько путано.
Зевс благосклонно кивает, поглаживая окладистую бороду. Гагарину, видимо, надоедает эта тягомотина, потому что он просит Телемаха прочитать любимое стихотворение. Телемах смущенно говорит, что еще с утра у него точно было несколько любимых стихотворений о блокаде, но сейчас у него от страха все из головы вылетело, и он помнит только «Илиаду».
— Ну что же, расскажи, что помнишь, — хитро улыбается Зевс.