Будущее вещей. Как сказка и фантастика становятся реальностью
Шрифт:
Я преподаю в медиалаборатории Массачусетского технологического института (МТИ), и одним из достоинств этой работы является беспрерывный поток посетителей. Каждый день мне доводится встречать предпринимателей, властей предержащих, музыкантов, архитекторов, дизайнеров, технических специалистов, а порой и голливудских продюсеров. Всех их интересует одно и то же: как будет выглядеть наше будущее? Как развитие технологий изменит нашу жизнь?
Однажды весенним вечером к нам зашел Джеффри Абрамс — продюсер сериалов «Грань» и «Остаться в живых», а также обеих частей «Звездного пути», чтобы взглянуть на прототипы новых технологий и поговорить о волшебстве и научной фантастике. Несколько дней спустя он прислал по электронной почте неожиданный вопрос: «Как будут называться компьютеры через 50 лет?»
Абрамс получил множество ответов от моих студентов и коллег: Syn, Нейро, Профессор Хайзенберг,
На самом деле разговор, в который нас втянул Абрамс, был не о названиях, а скорее о том, какими станут наши взаимоотношения с технологиями будущего и какими мы хотим видеть эти технологии. Хотим ли мы больше планшетов и сенсорных экранов? Как мы относимся к роботам и носимой электронике? А как насчет того, чтобы с помощью технологий уже существующие, издавна привычные вещи превратить в волшебные?
Каким бы мы хотели видеть характер технологий будущего? Деспотичным или почтительным? Должны ли они отдавать холодком или скорее казаться забавными и смышлеными? Что лучше — просто пользоваться ими как набором «умных» инструментов или видеть в них активного помощника? Следует ли каждого с детства обучать языкам программирования или лучше оставить школьную программу в покое? Хотим ли мы, чтобы компьютеры приобретали человеческие черты, или же напротив — людям следует становиться более похожими на машины?
Я надеюсь пролить свет на все эти вопросы, рассказав вам о судьбах порядка сорока проектов, целью которых было создать успешный продукт, подключаемый к Сети. Мы узнаем, как интерфейс для взаимодействия между человеком и машиной влияет на дизайн и конструкцию медицинской аппаратуры и автомобилей, средств связи, музыкальных инструментов и инструментов для рисования, наших домов, рабочих мест, а в будущем — почти каждого предмета в нашем обиходе.
В первой части книги я описываю вероятное будущее четырех технологических миров: терминалов, технопротезирования, мира технологий, заимствующих человеческие черты, и мира волшебных вещей. Во второй части я исследую великие мечты человечества: всеведение, телепатию, неуязвимость, бессмертие, телепортацию и неограниченное самовыражение. В этой же части я опишу, как эти устремления определяют диалектику изобретательства и пути развития технологий. Третья часть книги посвящена созданию эффекта технологического волшебства и возможностям взаимодействия с волшебным объектом, включая жестовые и преаттентивные[1]. Также я расскажу, как делать предметы волшебными — начиная с наращивания их прикладного функционала и кончая созданием для них собственной истории. В четвертой части я расширю масштаб — речь пойдет о том, как наши рабочие места, дома и целые города могут стать источником очарования. Мы с вами расстанемся на описании шести вещей, появления которых я жду с наибольшим нетерпением.
Эта книга предназначается для обычного читателя в той же мере, что и для специалиста, но больше всего мне хочется, чтобы все вы попробовали взглянуть на вещи с трех точек зрения: дизайна, технологий и бизнеса. Полагаю, что для работы с продуктами поистине антропоцентрическими, ориентированными исключительно на человека и его потребности, необходимо быть в некотором смысле полиглотом. Нужно понимать язык, на котором говорят и думают инженеры, дизайнеры, исследователи, предприниматели, психологи и, конечно, обычные пользователи — только так можно не упустить новую волну в мире интернет-технологий.
Добро пожаловать в мир волшебных вещей.
ПРОЛОГ
МОЙ КОШМАР
Меня давно мучает один и тот же кошмар, видение о будущем, в котором все наши вещи, привычные и дорогие сердцу, поглотил непроницаемый интерфейс — тонкая черная стеклянная пластина. Книги, калькуляторы, часы, компасы, карты, музыкальные инструменты, карандаши и кисточки — все исчезло. Все предметы, инструменты, игрушки и различные приспособления, которые мы любим и на которые надеемся, превратились в эту блестящую стекляшку с маленькими непонятными иконками, которые сегодня задают стиль нашей жизни. В моем кошмаре черная пластина царит на фоне всеобщего запустения. На столах нет бумаги
В моем кошмаре холодные черные стекляшки перекроили всю нашу жизнь — дома, рабочие места, школы, аэропорты даже бары и рестораны. Мы вынуждены 90% времени отводить общению с разного рода экранами. Результат — холодный, разобщенный, менее человечный мир. Возможно, более эффективный, однако не очень счастливый.
Как говорил Марк Андрессен, создатель браузера Netscape, — «софт пожирает мир». В таком случае смартфоны — это пиксельные тарелки, на которых подается наш мир.
Часто, очнувшись от кошмара, я вспоминаю своего деда Отто и понимаю, что будущее необязательно должно быть заполнено черными пластинами. Мой дед был искусным архитектором и столяром. В его мастерской на стенах висело больше инструментов, чем бывает приложений на типичном iPad. У него была циркулярная пила, ленточная пила, токарный, сверлильный и ленточно-шлифовальный станки, электролобзик и фрезерный станок. Помимо этого он пользовался обширным набором ручного инструмента: сотни всяких молоточков, отверток, гаечных ключей, клещей и плоскогубцев, стамесок, рубанков, напильников и рашпилей. Прижимы и струбцины свисали буквально с каждой балки над головой. Архитектурные чертежи перемежались рейсшинами, угольниками, сотнями карандашей и ручек, трафаретами для сложных фигур, линейками и угломерами всех мастей.
Я не помню, чтобы мой дед когда-либо жаловался на то, что у него слишком много инструментов, или мечтал, чтобы однажды все они слились в один — эдакий комбайн, который бы все их заменил. Это богатство и изобилие было ему по душе, как и узкая специализация каждого отдельного предмета. Вырезая по дереву, мой дед, бывало, выкладывал на верстак множество резаков и стамесок, на мой непрофессиональный взгляд, почти неотличимых друг от друга. Инструменты быстро сменяли друг друга в его руках — одна стамеска для надреза большого радиуса, другая — для радиуса поменьше, третьей он глубоко выбирал материал, четвертой удобно прорезать в доске выемки в форме клинышка. Мне в то время было около пяти лет, и дед поручал мне сметать ароматную стружку с верстака и собирать в кучки древесную пыль на полу.
Личное отношение к инструменту было для него не менее важным, чем пригодность этого инструмента для выполнения той или иной задачи. То, как лежит рукоять в руке и как инструмент отзывается на усилие, напоминали деду о прошлом, о других вещах, поделках и проектах, которые вышли именно из-под этого инструмента, нередко унаследованного им еще от отца-краснодеревщика. Всякий предмет в его мастерской был функционален, но имел и собственную историю, у каждого была родословная, каждый пробуждал в нем определенные чувства. С балок свисали сотни специальных приспособлений, которые дед сам мастерил для того, чтобы фиксировать на верстаке определенные детали или прорезать в доске паз «ласточкин хвост». Воспоминания оседали на предметах как пыль. Порой дед поднимал глаза от работы и спрашивал: «Помнишь то кресло-качалку на крыльце?» Я кивал в ответ. «Помнишь, какой у ее ножек мягкий изгиб?» Я, конечно, помнил. Дед указывал на лучковую пилу в своих руках: «Вот ей-то я их и выпилил».
Инструменты в его мастерской были сделаны с чувством уважения к человеческим способностям и предпочтениям. Они подходили и к строению ладони, и к устройству ума. Было удобно ими работать и приятно на них смотреть. Они давали чувство власти над природой, чувство ловкости и мастерства. Они просто лежали в чехлах или висели на стенах, не вселяя одним своим видом ощущение беспомощности. Они по-своему очаровывали.
Что мы знаем о технологиях будущего