Бугор
Шрифт:
— А вы знаете, что перед этим Горюнин пытался сторговать у Марата несколько вещиц. Потому что у Горюнина был заказчик из Нидерландов на картину Юона, но не было самого Юона. А у Марата Юон был, вот только расставаться он с ним не хотел. Вы в курсе этой истории?
— Нет. Но хотел бы быть в курсе, — сказал я.
— Я деловой человек. Но сегодня раздаю идеи бесплатно. У Горюнина есть знакомый — ворюга из Краснодара. Кличка… — он прищелкнул пальцами. — По-моему, Реваз Большой… Да, точно. Этот бандит, когда у Горюнина были разборы с соучредителями по поводу
— Что-то слышал, — сказал я, хотя на самом деле ничего не слышал. Разговор становился все более занимательным. И собеседник казался все более интересным.
— У меня знакомый врач в тридцать шестой больнице. Он сказал, что этот Реваз у него лежит уже третью неделю. В компании с такими же…
— Болеет?
— Да. Совесть замучила, и ему ее ампутировали… Это самое удобное для ворюг — приезжаешь в Москву и идешь не в гостиницу, а ложишься на лечение, отстегиваешь деньги. А сам бродишь и бьешь прохожих по голове или лезешь в квартиру и берешь оттуда картины. И у тебя алиби — лежал под капельницей, был на рентгене…
— Слышал о таком, — сказал я. — А в каком отделении он?
— В третьей терапии…
Тут послышался противный звук. Это звонил сотовый телефон. Все-таки сотовый был у Сергея Федосовича, но только спрятан был во внутреннем кармане.
— Да, слушаю… Когда?.. Контракт Иванов просмотрел. Все в порядке?.. Ладно, сейчас подъеду, обговорим конкретнее, — он спрятал телефон. — Дела зовут. Рад быть полезен вам, — он вытащил из кармана визитку.
— Разговор настолько захватывающий, что хотелось бы продолжить, — сказал я, беря визитную карточку.
— Не против, — Сергей Федосович пожал мне руку. И энергичным пружинящим шагом направился к выходу, лавируя меж посетителей салона.
Любопытно. Информацию, которую он кинул мне между прочим, есть смысл проверять…
Я взглянул на синюю, золотом тисненную визитку.
Сергей Федосович Кандыба. Кандидат наук. Генеральный директор ассоциации «Урал». Телефоны рабочие. Сотовый. Ну что ж, Сергей Федосович. Мне хотелось бы с вами подружиться.
— Открывай, — услышал Лабаз, подходя к двери.
Часы показывали почти полночь. И Лабаз никого не ждал. Но, учитывая специфику работы, иногда приходилось принимать клиентов и в более позднее время.
— Кто? — спросил он.
— От Ростика.
Ростика Лабаз знал хорошо. Ростик был порядочным вором старой закалки. Из тех, кто выпасал квартиру по три месяца, изучал каждый замок, узнавал о хозяевах все, и только после этого лез за добром. Уходящее поколение. Лабаз чувствовал себя старым, выпавшим из новых времен, глядя на новую поросль, беззаботно жгущую людей утюгами и паяльными лампами, для которых оставить пяток «жмуриков» после себя — вообще не проблема.
— Чего так рано-то? — усмехнулся он.
— Скинуть надо, — послышался голос.
Скинуть так скинуть. Лабаз тем и живет, что подбирает то что надо скинуть людям. Кстати, подбирает очень задешево. Продает гораздо дороже.
— Сейчас, — сказал Лабаз и начал отпирать замок.
Он сжимал в руке большой охотничий нож, когда отпирал дверь. Хотя дома он особенно ценные вещи не хранит, однако его клиенты могут не знать этого и заявиться с ревизией, как уже было однажды. Тогда его навестила шпана. Они только начали промышлять грабежами, но самомнение! Они решили, что Лабаз — дешевка. Они заявились грубо, уложили его на пол и начали требовать деньги. Они были просто лохи. Они слишком много говорили, хохмили, угрожали, им казалось это очень крутым — унижать жертву. Они тешились своей крутостью до той поры, пока Лабаз не освободил руки и не дотянулся до флотского кортика. А потом пошел другой смех. Одного он пришил на месте, двое ретировались. И милиция к Лабазу не имела претензий. Впервые он разошелся с милицией по-хорошему.
Конечно, по нынешним временам дома надо держать пистолет. Но иногда к нему наведываются опера, для которых пистолет в тайничке был бы подарком. Так что Лабаз держал в руке нож, которым умел пользоваться виртуозно — зря зо-новские университеты не прошли.
Он приоткрыл дверь на цепочке и увидел высокого, жилистого, лысоватого, со снулыми, бесцветными глазами человека. В руке тот держал туго набитый кожаный портфель.
— Заходи, — кивнул Лабаз, открывая и отступая на шаг…
Не успел Лабаз на какую-то долю секунды. Очень уж быстро рванулся вперед гость, отбросив портфель. Вместе с ручкой он держал тяжелую, со свинцовым наполнителем резиновую дубинку.
Искры посыпались у Лабаза из глаз, как салют ко Дню Советской Армии.
Сознания Лабаз не терял. Только в голове помутилось, и он утратил власть над своими движениями. Он смутно понимал, что сейчас в квартире уже два человека. Что его вяжут, кидают на диван.
— Где картинка? — спросил второй появившийся — широкоплечий, с обильными татуировками на руках, описывающими его нелегкую судьбину. А его лицо было смутно знакомым, но Лабаз не мог вспомнить, где видел такое. Кто-то из блатных.
— Какая картинка? — Сознание у Лабаза чуть-чуть прояснилось. Голова не болела, только кружилась, да мутило.
— Которую тебе неделю назад сдали, — спокойно сказал жилистый, и в этом спокойствии читалась угроза. Этот был не из тех, кто красуется перед поверженным противником, изображая из себя невесть что. — Портрет Кустодиева.
— Кого портрет? — еле шевеля губами произнес Лабаз. И опять все взорвалось звездами. Врезали ему по зубам, и в рту появился привкус крови.
— На антресолях, — прошептал еле слышно Лабаз. — Пакет. За коробками… Берите и проваливайте.
Опять получил по зубам. Бил широкоплечий — бил сильно и безжалостно.
А жилистый взял его за подбородок и посмотрел в глаза. И тут Лабаз похолодел, да так и остался скованным холодом и безнадегой. Он увидел в этих холодных, как у крокодила, глазах свой приговор.
— Э, бродяги, не убивайте, — произнес он слабо и неуверенно.
«Бродяга» — это не оскорбительно, а ласково, так зовут воров на зоне.