Бухгалтер
Шрифт:
— Какой Симонов? А, этот… он уехал!
— Куда, поросенок? — угрожающе рычит второй, с ножом.
— Я скажу, скажу… — торопливо отвечает Валиев, — но откуда я знаю, что вы меня не убьете?
— А зачем тебя убивать? — рассудительно говорит сидящий в кресле, — нас ты не знаешь, твои мелкие делишки с наркотой и стволами нас не трогают. Ну … охрану найдешь новую, эта все равно плохая была.
Секунду помолчал, словно раздумывая, продолжает:
— Да и выбора у тебя нет. Так что поверь на слово — нам нужен только Симонов.
— Ну, хорошо, — зыркает глазами Валиев. Быстро приходит в себя,
Страшный нож тускло блеснул несколько раз. Валиев садится на край рамы, растирает кисти.
— Симонов уехал, уже недели три назад в Сов… э-э… Россию. Люди в черном замирают.
— Так, так. И откуда такие данные? В голосе слышится такая явная угроза, что Валиев отшатывается:
— Спокойно, спокойно, от него самого. Мы хорошо знаем друг друга, вместе служили в армии. Он потом учиться пошел, а я вернулся домой. Но у нас в Таджикистане ловить нечего и я сюда перебрался.
— Вот так сразу?
— Ну, не сразу. Сначала в Афганистан, потом в Турцию, а потом сюда. Когда в люди вышел.
— Понятно, в какие люди вышел. Дальше, дальше…
Валиев немного помолчал, видимо, переваривал сказанное, но огрызнуться не смеет.
— А дальше просто: как-то приехал в Москву, по делам, случайно увидел, на базаре торгует. Разговорились, ну я и предложил ему у меня поработать. Он согласился.
— А что же он у тебя делал? — удивленно рычит второй, что с ножом, — в твоих делах физик ни к чему.
— Леха голова, — уважительно говорит Валиев, — во всем голова. Подсказывал, как опыты разные проводить, как лучше товар паковать… Он и в институте успевал, и у меня. Только не долго. За ним стали всякие люди ходить. Темные, вроде вас.
— Ну, ну, светлый…. — предостерегающе произносит человек в кресле, — объясни!
— Леха говорил, что раньше много наукой занимался, в толстых журналах статьи писал. Ему тут предлагали какие-то люди работу, изобретать, что ли, а он не хотел. Вокруг него начали разные шататься. Раз чуть машина не сбила.
— Может, случайно?
— Нет, Леха едва увернулся. Так случайно не бывает. Испугался, потому уехал.
— Где живет, знаешь?
— Откуда? В Москве, наверно, он же москвич.
Люди в черном переглядываются. Сидящий в кресле делает знак. Здоровый, с ножом, наливает стакан воды. В черной ладони появляется белый футляр. Высыпает в стакан пару таблеток.
— Вы обещали! — шарахается Валиев.
— Дурак, это снотворное. Проспишь до утра, мы спокойно уйдем.
— Если хотели убить, то пристрелили бы, — успокаивающе произносит второй, — так что пей, не сомневайся.
С лестницы слышатся шаги. Василий оглядывается. Велетнев и Удальцов спускаются, на ходу снимая маски. Удальцов кивает, все трое направляются к выходу. Проходя по двору, видят трупы сторожевых собак.
— Жалко, — говорит Василий.
— Что! Кого тебе жалко? — удивляется Велетнев.
— Собак, — вздыхает Василий, — они же не виноваты.
— А-а … Да, мне тоже. Людей нет, а собак жалко.
Через несколько минут все сидят в машине. Андрей за рулем, Барабанщиков и Велетнев на заднем сидении.
— Как же так, — говорит Велетнев, будто спрашивая сам себя, — нам приказали найти человека, а он уже в Москве?
— А почему нет, Миша, — отвечает Андрей, — у нас дела налаживаются, бардак прекратился, заводы опять работают. Что значит толковый человек у руля встал. А Симонов … ну, не успел сестре сообщить о возвращении.
Василий молча глядит в окно. «Дело не только в деньгах, — думает он, — домой человек захотел. Чего ему тут с бандитами и торговцами дурью? Дома всегда лучше, даже если хуже … чем не дома. Я вот здесь недолго, а уже противно. Чужое все. И лес не такой, и деревья корявые». Мимо летит зелено-коричневая стена, деревьев не различить в бледном свете разгорающейся холодной осенней зари. «Не то, вроде как подделка. Скорее бы в Россию», — Василий отворачивается, закрывает глаза.
В Москве осень. Желтые, красные листья сбиваются в кучи, словно стараются привлечь внимание прохожих к скорому приходу холодов. Резкий воздух потерял теплые запахи лета. Синицы торопливо хватают редких насекомых, подлетают ближе к людям — зима близко. «Вот и еще одно лето уходит, — радуется Василий Барабанщиков, с удовольствием вдыхая прохладный октябрьский воздух, — скорее бы настоящая, с дождями и холодами, настоящая осень. Ну что может быть лучше плохой погоды?» Когда Василию намекали, что с такими погодными предпочтениями надо было родиться англичанином, он спокойно отвечал, что Пушкин и другие уважаемые люди, Петр Первый, к примеру, тоже любили осеннюю прохладу. Император даже новую столицу на берегу холодной Балтики построил.
«Вот и я такой», — скромно добавлял Василий.
Сегодня Барабанщиков направлялся на небольшое предприятие, торговавшее оптом и в розницу бумагой. По данным службы розыска, на этом предприятии работает Алексей Симонов. Василий представился менеджером по снабжению. Охранник на входе охотно показал, куда пройти и к кому обратиться.
— Значит, Алексей Кириллович, верно? — уточнил Барабанщиков.
— Да, в конце коридора, направо, — ответил страж дверей, махнул рукой за спину.
Василий вошел в указанную комнату:
— Здравствуйте, мне нужен Алексей Кириллович.
Сразу увидел молодого мужчину, внимательно посмотревшего на него.
— Это я, проходите.
Мужчина пожал протянутую руку. На вид ему чуть больше тридцати, среднего роста, шатен, очень коротко стрижен. Бросаются в глаза глубокие залысины и оттопыренные уши. Глаза с чуть заметной косинкой быстро пробежали сверху вниз и остановились на лице:
— Слушаю вас, — показал рукой на стул.
Василий удобно устроился на вертлявое сиденье офисного стула и понес обычную чепуху, которую рассказывают все менеджеры по снабжению. Зазвучало — цена, объем, закупки, снова цена, скидки…. Барабанщиков просчитывал, что за человек перед ним сидит, каков характер, темперамент а также то труднообъяснимое и странное свойство некоторых людей, называемое обаянием или коммуникабельностью. «Вроде ничего парень, — решил Барабанщиков, — только почему без очков? Видать, если бросаешь заниматься наукой, зрение улучшается. Или он их совсем не носил, а я рассуждаю, как дурак. Мол, если ученый, то в очках. Ну, как в кино». Улыбнулся своим «гениальным» мыслям. Спохватился, что не так поймут, сосредоточился…